– Можно мне тоже поесть?
– жалобно спросил суперимператор.
– Я очень голодный.

– Садись, тут на всех хватит, - великодушно сказал Джип.

– Нет, у меня свое, - сказал суперимператор. Снял с плитки кастрюльку, устроился на уголке и стал быстро и жадно пожирать горячую дымящуюся репу, вытаскивая ее из кипятка прямо пальцами.

– Вы, мистер суперимператор, на диете?
– сказал Пип, с любопытством наблюдая за ним.
– Репу-то даже не посолили!

Суперимператор, давясь, ответил:

– Соль тоже может быть отравлена.

– И вы ни-че-гошеньки больше не едите?
– спросил ошарашенный Пип. Одну репу? Без соли?

– Одну репу, - обжигаясь, с полным ртом, проговорил монарх.

– Противно же!

– Зато безопасно. Я ее сам посадил. Когда репа кончается... я голодаю, иногда даже грызу семена, но мало остается на посадку, понимаете?

– Нич-чего себе!
– Пип даже присвистнул.
– А мне всегда охота было поглядеть, как эти короли да императоры питаются. И чем. Вот уж, думал, кто жрет так жрет. Нет уж... Был бы я императором...
– он окинул стол победоносным взглядом. И, подумав, придвинул себе другой графин.

– А чего ты так боишься, Адольф?
– сказал профессор.

Суперимператор даже поперхнулся горячей водой из кастрюльки - он как раз пил через край.

– Как - чего? Врагов своих...

– Где они, твои враги? Врагов тебе и на год не хватило. А после...

– Ты о казнях?
– торопливо перебил Цезарь-Адольф.
– Я казнил для блага империи!
– он обвел взглядом лица.
– Не верите... Подумай: чтобы остановить этот ненужный вредоносный прогресс, надо было истребить науку. Как же с ней покончишь, пока живы ученые? Ты вон в камере задыхался, а в книжку глядел. Чтобы твоя голова перестала думать, ее надо отрубить! Да, я рубил ваши головы, и правильно делал: вы довели бы мир до сумасшествия, до вырождения. Человек как биологический вид катился по наклонной...

– Старая чушь, - сказал профессор.
– Если бы не мешали, человек давно стал бы совершеннее всех созданий природы. Человек только начинается! Разум бога, сила и ловкость тигра объединятся в одном теле - вот его будущее. А такие, как ты, не хотят этого, потому что боятся. В том мире, который придет, суперимператору Цезарю-Адольфу много чести стать и швейцаром. Вот почему, когда человек открывает глаза, вам хочется их выколоть! Покончить с цивилизацией. Но захочет ли человек стать голой бесхвостой обезьяной?

– Стать ровесником планеты, - сказал суперимператор.
– Сыном солнца... Братом травы и деревьев. Вернуться к золотой весне, к детству... На что нам, людям, твой черный космос, твое всемогущество в пустоте? Допустим, мы уже стали всемогущими. И что? Пресыщение, а дальше? Мировая апатия. Смерть.

– Жаль, что это не пришло в голову той обезьяне, которая слезла с дерева и пошла на двух ногах, чтобы положить начало вашему царствующему дому, - сказал Джип, зевнув. Трактирщик фыркнул.

– Нам невозможно вообразить, какова будет эта всемогущая раса, - сказал профессор.
– Не стоит судить по себе, говорить о ее пресыщении, об угасании творящей силы. Те люди будут нам так же непонятны, как мы непонятны обезьяне. Может быть, это и грустно. Но лучше честно послужить ступенькой эволюции, чем ямой на ее дороге.

– Вот каково с вами спорить, - сказал суперимператор.
– Можно проговорить всю жизнь и ровно ничего не сделать ради идеи, великой и единственной идеи, в которую я верю... по-прежнему! Ради нее стоит пожертвовать кое-чем, нет, правда! Когда я отдал приказ относительно вас всех... у меня было такое чувство, что я решился вырубить прекрасный старый плодовый сад, но... Вы - или я, иначе решать было невозможно. И не мой эгоизм решил этот выбор, а убеждение: я полезней, нужней, моя дорога правильнее!
– он помолчал.
– Да и народ... поверил уже, что вы все колдуны... Буря, разве ее остановишь? Ты ведь помнишь собственную казнь, это было... Кстати, как ты ухитрился воскреснуть?

Профессор с досадой протер очки.

– Что вы все твердите о моей казни? Никто меня не казнил.

– Нет, вы поглядите только!
– угрюмо сказал трактирщик.
– Он взаправду все позабыл. Но я же собственными глазами...

– Постойте...
– сказал профессор. Он снял очки и сидел, близоруко помаргивая.
– Что это значит?
– очки снова очутились на носу.
– Боже, где зеркало?
– профессор вскочил, озираясь. Хотя... прошло столько лет и тогда... Значит, это он под меня загримировался!
– все в волнении приподнялись, силясь понять эти мучительно бессвязные речи.

– И его... вместо меня!
– задыхаясь от слез, от волнения, профессор повернулся к Джипу, закричал:

– Мальчик, зачем ты это сделал?

Джип с досадой дернул плечом.

– Ну, откуда я знал, что тебя уже спрятали? Откуда? Вспомни-ка: я дома не ночевал, а потом на улице меня встретил Грогут, сказал... Ну и...

– Так это тебя... тридцатого?
– сказал трактирщик.

– У вас в тот день был скверный кофе, - поддразнил его Джип.

– Пригорел, - угрюмо сказал трактирщик.
– Я всегда говорил, что этот парень что-нибудь да выкинет.