Шрифт:
8. Государственность. Советский тип государства — самодержавный, он основан не на равновесии «ветвей власти» в их противостоянии (сдержки и противовесы), а на их согласии под надзором признанного авторитета (идеологии). В такой сложной по составу стране как Россия только сильное самодержавие или сильная советская власть порождали механизм автоматического гашения конфликтов. Попытка имитировать западный тип государства привела к автоматическому разгоранию конфликтов.
Если кризис не сорвется в катастрофу, то в обозримый период не произойдет реставрации государственной власти самодержавного (советского) типа. За последнюю треть ХХ века в обществе произошел раскол по многим линиям раздела при утрате авторитетного арбитра, легитимирующего большие политические решения. Это затрудняет эффективное действие государства при власти соборного типа, предполагающего принятие крупных решений через консенсус. В этих условиях, на переходный период, наименьшим злом является парламентская республика, делающая упор на рациональный общественный диалог. Президентская власть слишком тяготеет к подавлению разнообразия и самоорганизации.
Если Россия избежит гражданской войны, то государственное устройство должно сдвинуться от соборной демократии к представительной, не советского, а парламентского типа, с разделением властей. Если же положение страны в ходе кризиса резко ухудшится, то это снова, как и в 1917-1918 гг., под давлением снизу заставит власть быть более самодержавной.
Сдвиг к парламентской республике запустит процесс восстановления советских структур «внизу» — на уровне тех вопросов, в которых уже есть минимум согласия. Решения на местах принимаются и реализуются лучше и дешевле советами и их исполкомами, чем нынешними администрациями и управами.
Но «советский» (или «думский») характер парламента во многом сохранится. Это значит, что не сложится равновесной системы партий и «политического рынка» с профессиональными политиками, «продающими программы». Политический дискурс также не приобретет целиком рационального характера, в нем сохранится апелляция к совести и к «мнению народному». Если общественное сознание преодолеет евроцентристские догмы (истмата и либерализма) и проникнется пониманием культурных норм традиционного общества, то «архаические» соборные черты российского парламента станут не обузой, а источником его эффективности.
Вместе с представительной демократией будет складываться своеобразное гражданское общество — в той мере, в какой возможна «пересадка» институциональных структур гражданского общества на культурную почву с общинной антропологией (условно можно назвать его квази-гражданским обществом). Через парламентскую республику мы должны прийти к государству советского типа, но с сильно ослабленной «сословностью». Это трудно, ибо общество с солидарностью общинного типа «порождает дворянство». Мы должны разрешить противоречие: освоить механизмы квази-гражданского общества, не вызывая атомизации и рассыпания народа на конкурирующих индивидов.
Эти процессы сделают государство более рациональным и бесстрастным, менее патерналистским и идеократическим, чем при «первом» советском строе. Однако эти качества не исчезнут, и в России не возникнет технократического «государства принятия решений».
9. Идеология. Главная трудность восстановления государственности через переходный этап парламентаризма — тип культуры, «державное» сознание большинства граждан. Такое сознание укрепляет государство, когда есть общий для всех идейный стержень, идеологическое ядро (в царской России таковым было православие, в советской — коммунизм). Сегодня перед интеллигенцией стоит необычная задача — выработать «временную» идеологию национального спасения
Эта задача сложна из-за общего мирового кризиса идеологий. Причина его — смена научной картины мира и общий кризис индустриальной цивилизации и универсализма Просвещения. Таким образом, в обозримом будущем государство России не будет опираться на «тотализирующую» идеологию типа советской. К тому же культурные и социальные различия в российском обществе усилились, оно переживает волну этногенеза с бурным всплеском национального мифотворчества — все это затрудняет появление сильной идеологии, способной сплотить общество — такой идеологии, какой был марксизм в течение целого столетия. Сегодня мы можем лишь найти общее «ядро» разных идеологических и культурных течений и договориться о союзе или сотрудничестве в рамках этого «ядра».
В это ядро входят коллективные представления о Добре и зле, о человеке и государстве, об их взаимных правах и обязанностях и т.д. — та система идей и «универсум символов», которые лишь прикрываются пленкой идеологии. Вся эта конструкция в нашем обществе потрясена и полуразрушена, но не уничтожена. Мы должны провести расчистку, чтобы начать ремонт и новое строительство. В чем будет отличие нового здания?
Прежде всего, будет разрешено одно из важнейших внутренних противоречий надстройки советского общества, в которой ядро коллективных представлений было втиснуто в неадекватный им категориальный аппарат исторического материализма. Выросший из механистического детерминизма науки XIX века, евроцентристского учения о «правильной» смене формаций и политэкономии капитализма, истмат не соответствовал ни культурной и экономической реальности советского общества, ни сложности общего кризиса индустриализма, который натолкнулся на препятствия, исключенные истматом из рассмотрения. Советские люди «не знали общества, в котором живут», в нем не успело сложиться цивилизационное самосознание, подобное тому, что вызрело на Западе в ХVII-ХIХ веках. Это было одной из важных причин поражения этого общества. Условием преодоления кризиса будет возникновение нового обществознания, методологические основания которого соответствовали бы сложности мира, природе нашего общества и динамике происходящих процессов.