До самой двери долгий путь ночной Мать ей тихонько на ухо шептала, Какой он в раннем детстве был больной, Каких лекарств она ни испытала,

Как восемь лет кругом была война, Как трудно приходилось с докторами. Как, если будет у него жена, Должна жена быть благодарна маме.

3 Всегда назад столбы летят в окне. Мы двадцать раз проехать можем мимо, Они опять по той же стороне К нам в прошлое летят неутомимо.

Он знал ее давно, давным-давно, Когда-то в детстве жил он рядом с нею, Еще мальчишкой, прячась и бледнея, Подглядывал за ней через окно.

Он помнит платье в ситцевых цветах, И по двору мельканье пестрой юбки, И хитрый взгляд, когда она, устав, Садилась на виду, поджавши губки,

И блеск уже тогда лукавых глаз, И худенькие девочкины руки. Он слишком много для мальчишки раз Об этом думал за семь лет разлуки.

И вдруг ее увидеть наяву! Она его сначала не узнала.
– Где вы теперь живете?
– Я живу...И улицу знакомую назвала.

– А я ведь вас ходил искать не раз.
– Искать меня?
– Вы жили рядом с нами. Тогда вас звали Машею.- А вас? И снова обменялись именами.

Он говорил с ней нарочито грубым, Еще не устоявшимся баском. Когда она подкрашивала губы, Он вытирал их носовым платком.

Под зонтиком, сквозным как решето, В весенний дождь она терпела кротко, Пока с ворчливой нежностью пальто Застегивал он ей до подбородка.

Они гордились дружбою своей, Тем, что они так по-простому дружны, Что друг от друга ни ему, ни ей, Казалось, больше ничего не нужно.

Она, по крайней мере, много дней Его к невинной дружбе приучала, Но он, с тоской поверив в этом ей, Себе не верил с самого начала.

Раз так стряслось, что женщина не любит, Ты с дружбой лишь натерпишься стыда, И счастлив тот, кто разом все обрубит, Уйдет, чтоб не вернуться никогда.

Он так не смог, он слишком был влюблен, Он не посмел рискнуть расстаться с нею. Чем больше дней молчал и медлил он, Тем было все труднее и стыднее.

И воровским казался каждый взор, И каждое пожатие - нечестным. Но девушке, пожалуй, до сих пор Все это оставалось неизвестным.

Он много раз один в часы ночные Мечтал, что стоит в дом ее ввести, Ее вихры мальчишечьи смешные В послушные косички заплести,

На кухне вымыть чайную посуду, Нагреть свою печурку докрасна,Ей станет так уютно, что она Останется и не уйдет отсюда...

Минутами казалось, что и ей Хотелось быть большой, неосторожной. Сердитые морщинки у бровей, И голос вдруг по-женскому тревожный,

И взгляд такой, как будто вдруг она Заметила посередине фразы Глаза мужчины, койку у окна И ключ в двери, повернутый два раза.

Нет, не повернутый. Но все равно, Пусть три шага ты мне позволишь взглядом. Шаг к двери - заперто. Шаг к лампочке - темно. И шаг к тебе, чтоб быть с тобою рядом...

Но где там! Синеглазая юла, Что ей до нас, до наших темных комнат! Подпрыгнет, сядет посреди стола, Обдернуть платье даже и не вспомнит.

Прижмется, если на дворе мороз, Разуется, чтоб водкой вытер ноги, И поцелует по-смешному - в нос, И на плече вздремнет, устав с дороги.

Недавно целый день была метель. Она за полночь на часы взглянула, Без спросу застелив его постель, Калачиком свернувшись, прикорнула.

Он лег у ног ее, как верный пес, Он видел из-под сдвинувшейся шубы Беспомощные завитки волос, По-детски оттопыренные губы.

Так близко, так ужасно далеко Она еще ни разу не бывала. Чем так заснуть беспечно и легко, Уж лучше бы совсем не ночевала.

Хотелось крикнуть. Выгнать на мороз Безжалостно, под носом хлопнуть дверью За это равнодушное, до слез В такую ночь обидное доверье.

Зато теперь он едет. В самый раз. Он должен поскорей от рук отбиться. От рук ее, от губ ее, от глаз, В кого придется, наскоро, влюбиться.

Зубрить, зубрить, и в пять утра вставать, И засыпать над книгой как попало, Не вспоминая, падать на кровать И сразу спать. Иначе все пропало.

Вот только жаль, что рельсы и столбы Легли соблазном между городами, А предки ждать решения судьбы Привыкли месяцами и годами.

Легко им было забывать навек, Когда, кряхтя, тащились колымаги, Когда казенный сонный человек По тракту вез почтовые бумаги!

А мы? Вокзал и почта за углом, Нам трудно день прожить без покаянья. Забвенье стало трудным ремеслом, Когда у нас украли расстоянья.

4 На Спасской башне било семь. Москва Еще была в рассветной синей дымке. Шипели в снеготаялках дрова, Свистели постовые-невидимки.