— Большей частью.

— Как их зовут?

— Они называют себя Паркер и Алан Грин.

— Что они из себя представляют?

— Грин не приходил на совещание к Лозини, а у Паркера вид решительный и суровый.

— В каком смысле? Слишком речист?

— Да нет. Он почти не открывал рта. Но впечатление создается, что не стоит стоять у него на пути.

— Нужно хорошенько напугать или подкупить его.

— О том, чтобы напугать его, не может быть и речи! Что касается подкупа, то мне кажется, что в таком случае следовало бы отвалить ему семьдесят три тысячи долларов, за которыми он и прибыл сюда.

— Мне неприятно говорить об этом, но, возможно, придется убрать обоих типов.

— Великий Боже! Как О’Хара?

— Это не моя вина. Он сам проявил инициативу, а лишь потом предупредил меня.

— Это грязное дело. До сих пор мы держались осторожно: никаких убийств, никаких насилий! Рано или поздно мы будем вынуждены работать с людьми из национального эшелона — Джеком Фижом в Балтиморе, Валтером Карном в Лос-Анджелесе. Они ни в чем не могут упрекнуть Ала, и не надо, чтобы они могли в чем-то упрекнуть тебя.

— Я уже беседовал с некоторыми из них. Об этом не беспокойся, предоставь действовать мне. Они примут ситуацию такой, какова она будет.

— Если мы начнем вести себя, как гангстеры двадцатых годов, они не очень-то нас примут.

— Как это, как гангстеры? Я человек деловой.

— Я имел в виду, среди прочих, О’Хара.

— Я тебе уже сказал, что это не моя вина. К тому же, насколько я понял, он не был личностью настолько сильной, чтобы можно было положиться на него. А этот Паркер производит впечатление человека, которому, возможно, удалось бы заставить О’Хара заговорить.

— Его можно было отправить в отпуск на несколько недель. Теперь на нашем счету уже одно убийство, и ты говоришь еще о двух других.

— Чепуха! Паркер и Грин, кто это такие? С ними хорошо поработают, трупов не будет. Они просто исчезнут, а их тут никто не знает. Они случайно заехали сюда — и уехали. Никаких проблем.

— Мне не нравится такой разговор.

— Ты хочешь получить свой кусок пирога?

— Я хочу быть на стороне победителя! Я не идиот! Но если ты хочешь знать мое мнение: убийство исключается.

— Согласен. Согласен.

На этом совещание закончилось. Таинственные участники разъехались...

Белая кожа, выше бикини переходящая в золотистую, бедра, тонкая талия, гладкая спина перед самым лицом Грофилда, лопатки почти у самого его носа. Над правым ухом слышалось равномерное незнакомое дыхание. А с другой стороны, скрывающейся за двумя полушариями, поперек его ног лежали чьи-то тяжелые ноги... Эта тяжесть, видимо, и разбудила его.

Да, это так. И еще какая-то боль. Правая рука Грофилда была прижата в неловком положении и затекла. Он пытался осторожно пошевелить ею, чтобы ослабить судорогу в плече, и почувствовал ладонью кончик груди. Дыхание у его уха изменило ритм, послышалось тихое бормотание, и чей-то нос еще сильнее уткнулся в его шею. Тело женщины казалось довольно тяжелым.

“Господи, что же это!” — подумал Грофилд.

Сейчас он ничего не видел, кроме ее зада, а память еще дремала.

Но вот он все вспомнил: Лори Нивен, девушка из библиотеки! Накануне вечером он трижды звонил ей: в семь часов, чтобы сказать “да”, в половине восьмого, чтобы сказать “нет”, в половине девятого, чтобы снова сказать “да”!

Она уже была готова встретиться с ним, потом решила остаться дома, потом опять была готова к встрече, как только был дан отбой.

Через окно, поверх ягодиц Лори, видно было лишь небо и восходящее солнце, в утреннем воздухе далеко разносился звон колоколов. А у Грофилда все болело. Он заворчал, подвинулся на сиденьи так, чтобы голова приняла нормальное положение. Лори невольно протестовала, бормоча что-то в его шею. Левой рукой он похлопал ее по ближайшей лопатке.

— Лори! Эй!

Опять лишь бормотание.

Он похлопал еще раз по спине, вновь окликнул, но безрезультатно. Солнце на ее ягодицах казалось таким горячим, но кожа была прохладной. Лори слегка поежилась от его прикосновения, а он только сейчас сообразил, что такой же голый, как и она.

Оба понемногу начали приходить в себя. Грофилд погладил ее левой рукой по спине, а правой ладонью почувствовал, как напряглась ее грудь.

— Проснись, дорогая! — воскликнул Грофилд. — Мне кажется, мы снова займемся любовью!

Правой рукой она обхватила его шею, и ее бедра задвигались. Дыхание у шеи Грофилда стало прерывистым.