Шрифт:
«Все становится необычайно странным», — как говорилось в ремарке пьесы Блока «Незнакомка». «Кармен» делается непохожей на обычный цикл любовных стихов, и сама его героиня вырастает в символ «освободительной бури», порыв которой заставляет сердце «менять строй». Цикл Блока — это «творческие сны» о Кармен. Первая строфа стихотворения «Есть демон утра. Дымно-светел он…» почти воспроизводит реальные черты героини:
Есть демон утра. Дымно — светел он,Золотокудрый и счастливый.Как небо, синь струящийся хитон,Весь — перламутра переливы.Но во второй, заключительной строфе героиня словно увидена в каких-то волшебных лучах, обнаруживающих глубинную суть вещей:
Но как ночною тьмой сквозит лазурь,Так этот лик сквозит порой ужасным,И золото кудрей — червонно-красным,И голос — рокотом забытых бурь.Так образ «певучей грозы» не остается просто эффектной молнийной вспышкой во вступлении к циклу, а усложняется и обогащается оттенками, «другими планами».
Встреча с Л. А. Дельмас в зрительном зале претворяется во встречу с самой стихией искусства.
В знаменитом стихотворении Шарля Бодлера, знакомом Блоку с ранней юности, поэт сравнивается с морской птицей альбатросом, смешным и нелепым в непривынной для него обстановке:
Так, Поэт, ты паришь под грозой, в урагане,Недоступный для стрел, непокорный судьбе,Но ходить по земле среди свиста и браниИсполинские крылья мешают тебе.У Блока же истинный художник даже во временном «заточении» будней, в окружении зевак и любопытных не смешон, а могуч:
В движеньях гордой головыПрямые признаки досады…(Так на людей из-за оградыУгрюмо взглядывают львы).(«Сердитый взор бесцветных глаз…»)Поэт угадывает в своей героине собрата по искусству со всеми его победами и трагедиями. Он с наслаждением впитывает этот высокий дух искусства, как Хозе в повести Мериме, послужившей основой для знаменитой оперы, был взволнован уже тем, что Кармен говорит на его родном баскском наречии. «Наша речь… так прекрасна, — мог бы поэт повторить слова Хозе, — что когда мы ее слышим в чужих краях, нас охватывает трепет…»
Но и это только один из «планов», в которых происходит действие цикла.
«Рокот забытых бурь», «отзвук забытого гимна», лев, угрюмо глядящий из-за решетки, — все это тревожащие, влекущие воспоминания о «далеких странах страсти».
Ты — как отзвук забытого гимнаВ моей черной и дикой судьбе.О, Кармен, мне печально и дивно,Что приснился мне сон о тебе.…И проходишь ты в думах и грезах,Как царица блаженных времен,С головой, утопающей в розах,Погруженная в сказочный сон.То, что Кармен видит во сне, остается для поэта «недоступной мечтой»:
Видишь день беззакатный и жгучийИ любимый, родимый свой край,Синий, синий, певучий, певучий,Неподвижно-блаженный, как рай.В том раю тишина бездыханна,Только в куще сплетенных ветвейДивный голос твой, низкий и странный,Славит бурю цыганских страстей.(«Ты — как отзвук забытого гимна…»)Этот рай, где даже ветви сплетены, как руки в объятии, напоминает «очарованный сон» соловьиного сада.
Вообще можно сказать, что поэма Блока и его цикл — это тоже своего рода «куща сплетенных ветвей», где детали, обстоятельства, ситуации реальных жизненных взаимоотношений влюбленных внезапно дают новые, фантастические «побеги» («В стихах я имею право писать что угодно, Вы не можете запретить», полушутя-полувсерьез заметил Блок в одной записке к Л. А. Дельмас [26] ).
Уже в обычном пейзаже весеннего Петербурга, в описании блужданий вокруг дома возлюбленной начинает проступать нечто от зачина «соловьиного сада»:
26
Архив Л. А. Дельмас. Цит. по кн.: Анат. Горелов. Гроза над соловьиным садом. Изд. 2-е, доп. Л., «Сов. писатель», 1973, стр. 577.
И привычный атрибут любовного романа — розы — «сквозит порой ужасным»:
Розы — страшен мне цвет этих роз,Это — рыжая ночь твоих кос?Это — музыка тайных измен?Это — сердце в плену у Кармен?(«Вербы — это весенняя таль…»)