– Общепринятая характеристика лирики Бараташвили, - сказал он мне однажды, - совершенно не согласовывается с этими переводами.

Особенно не понравились ему существующие переводы "Мерани".

– Сделайте метрические схемы этого стихотворения, - сказал он, - по которым Михаил Лозинский сможет передать своеобразие ритма текста.

Я немедля исполнил это поручение. Перевод "Мерани", выполненный Михаилом Лозинским, и в самом деле соответствует ритмической структуре оригинала, хотя, естественно, не абсолютно.

Когда Юрий Николаевич ознакомился с моими примечаниями к стихотворениям Григола Орбелиани, он сказал:

– О писателе с такой интересной биографией можно бы написать целый роман.

Передо мной лежит номер "Литературной газеты" от 26 ноября 1937 года, посвященный юбилею Шота Руставели. На первой странице - статья Юрия Николаевича, посвященная этой дате. Так она и называется "Дата мирового значения".

"Советская страна отпраздновала в этом году столетнюю память Пушкина. Сейчас она будет праздновать другой великий юбилей - 750-летие Шота Руставели. В эти дни наша страна празднует даты мирового значения. Великий грузинский эпос пронес всю свою силу, молодость и обаяние через века до наших дней.

Я не знаю в мировой поэзии более вечных, более молодых женских слов, чем письмо Нестан-Дареджан своему рыцарю, чем плач Ярославны в Путивлеграде на городской стене, чем письмо Татьяны к Онегину.

Русская литература в прошлом не могла приблизиться вплотную к великой поэме, узнать ее.

Были, правда, и в прошлом попытки, но робкие: старые русские поэты приближались не к самой поэме, а только к легендам вокруг нее и ее творца (таково, например, стихотворение Полонского "Тамара и певец ее Шота Руставели" 1851 года).

Только теперь, в нашу эпоху, взаимно открывшую для народов Союза все их богатство, Руставели входит в кровь и плоть русской литературы.

О русском языке когда-то декабрист, друг Пушкина, писал, что он "богатейший и сладостнейший между всеми европейскими"; но только в нашу эпоху и только благодаря нашей эпохе наш язык стал мировым языком. Перед русскими советскими поэтами, перед всею советской литературой стоит почетный и радостный долг полноценного перевода великого грузинского поэта.

Пусть Нестан-Дареджан станет сестрою Ярославны и Татьяны".

Следует отметить, что Тынянова и в 1933 году интересовал вопрос перевода творения Ш. Руставели на русский язык, и он не раз беседовал на эту тему со своими тбилисскими друзьями. Я знаю, что наиболее достойным переводить "Витязя в тигровой шкуре" он считал Михаила Лозинского, который и сам был готов приступить к переводу поэмы. Почему, по каким причинам это тогда не состоялось - мне неизвестно.

В связи с этим хочу вспомнить одну деталь. Тынянов узнал от Тициана Табидзе, что я работал над проблемами грузинского стихосложения. Тициан присутствовал на моем докладе о грузинской версификации в 1929 году в Доме писателей (председательствовал Симон Чиковани). Сам Юрий Николаевич был несравненным знатоком и теоретиком стиха, более того - интерес к этим проблемам не угасал в нем до последних дней жизни. В. Шкловский вспоминает, что даже во время тяжкой болезни, прикованный к постели на исходе жизненных сил, Тынянов продолжал думать об этом: "Сознание возвращалось. Он начинал говорить о теории стиха". Тынянов-переводчик хорошо применял свои теоретические знания.

Однако говорить с охотой по данному вопросу Юрий Николаевич мог только со знатоком. И когда он начинал характеризовать роль пеонов в четырехстопном ямбе А. Пушкина, ему было приятно, что для меня сфера его суждений не была terra incognita. Илья Эренбург вспоминает: "Меня сердило, что Юрий Николаевич ссылался на какие-то "синкопические пеоны", а я не знал, что это значит, и боялся показать свое невежество". Мне выпало счастье не раз беседовать с ним о грузинском стихе, об одной из стоп метрической схемы этого стиха, пеоне, в связи с поэмой Руставели и "Мерани" Бараташвили. Он же повторял, что следовало обо всем этом заранее предупредить М. Лозинского, который впоследствии и впрямь сохранил указанную метрическую норму, согласно тем схемам, которые я передал Юрию Николаевичу.

Взгляды Тынянова на проблемы стихосложения послужили одной из основ методологической части моей работы "Грузинский классический стих" (1953). Ни одному из теоретиков стиха я не обязан столько, сколько Тынянову.

Юрию Тынянову принадлежит заслуга и перед грузинской литературой. Под его литературной редакцией вышел русский перевод "Мудрости лжи" Сулхана-Саба Орбелиани (1939) и сборник стихотворений "Грузинские романтики" (1940).

В 1939 году в седьмом номере журнала "Чвени таоба" ("Наше поколение") была напечатана моя статья "Юрий Тынянов", которая впоследствии вошла в мой же сборник "Книги и авторы" (1941) и "Избранные труды", т. 1 (1962).

Статья касается тыняновской прозы. Это единственная работа на грузинском языке о творчестве писателя. Тынянов знал о ее существовании.

Могу сказать одно - написана она с любовью к большому русскому писателю.

1974

Б. М. Эйхенбаум

ТВОРЧЕСТВО Ю. ТЫНЯНОВА

Совсем не так велика пропасть

между методами науки и искусства.

Ю. Тынянов

1

Говорить о писателе нашего времени - значит говорить прежде всего об истории, об эпохе.

Юрий Тынянов принадлежал к тому поколению, которое юношами вступило в период войн и революций. Обозначился исторический рубеж, отделивший "детей" от "отцов". Стало ясно, что XIX век кончился, что начинается новая эпоха, для которой жизненный и идейный опыт отцов недостаточен. Отцы жили и думали так, как будто история делается и существует сама по себе, где-то в стороне от них; детям пришлось разубедиться в этом. История вошла в быт человека, в его сознание, проникла в самое сердце и стала заполнять даже его сны.