Тынянов Юрий Николаевич
Шрифт:
Все это занимало первые части, потом следовала полностью и в почти неизмененном виде "Шинель". Мне теперь трудно судить, имело ли смысл вводить в картину молодость Башмачкина, - на это были у сценариста свои соображения. Способы экранизации могут быть разными: нет порока и в объединении нескольких произведений единого цикла. Думаю, что автор "Кюхли" вряд ли отнесся к творчеству Гоголя с неуважением.
Для нас эта работа имела огромное значение. Произошло, казалось бы, нечто странное: в период увлечения стихией кинематографии, когда все наши интересы были связаны только с этим искусством, мы углубились в гоголевские страницы и уже не могли начитаться досыта. Вчитываясь в книгу, сочиненную в век, когда о кино и помину не было, мы открыли для себя новое в возможностях экрана.
Совершенно этого не заметив, мы оказались за партой: учились сложнейшему делу в режиссуре - умению читать. А учил нас этому искусству Тынянов. Как я уже писал, не только сценарием ограничивалось его участие в постановке фильма. Писатель огромной культуры, человек значительно старший, чем были мы (мне тогда был двадцать один год), стал "своим". Он рассказывал ученикам нашей мастерской (ФЭКСа 1) о Гоголе, читал главы своих сочинений, ничуть не смущаясь, что нередко перед ним занимался клоун Цереп, а после чтения приходил француз с переломанным носом - Лустало: начинался урок бокса. Он радовался успехам тогда еще совсем молодых Сергея Герасимова и Костричкина (игравшего Акакия Акакиевича).
1 ФЭКС (Фабрика эксцентрического актера) - театральная, а потом кинематографическая мастерская, организованная в Петрограде в 1922 году. Всех нас в первые годы работы называли "факсы".
Юрий Николаевич был одним из тех, кто создал сценарный отдел "Ленфильма", кинематографическое отделение Института истории искусств, он написал работу "Об основах кино".
Первого мая 1926 года "Шинель" (снятая и смонтированная в шесть недель) вышла на экран. Это была единственная советская картина в репертуаре декады.
"Радостная травля ленинградской критики на этот раз превысила все, что может представить себе средний читатель, - писал Тынянов, вспоминая выход фильма.
– Один критик назвал меня безграмотным наглецом, а фэксов, если не ошибаюсь, предлагал вычистить железной метлой. Это был, кажется, студент вуза, в котором я преподавал. Теперь он хвалит. Другой рассуждал так: классики - народное достояние; сценарист и режиссеры исказили классика: прокуратуpa должна их привлечь за расхищение народного достояния. Где этот критик сейчас, я не знаю, но боюсь, что он жив и работает".
Наша дружба не окончилась на "Шинели". Тынянов и Ю. Г. Оксман задумали сценарий о восстании Черниговского полка. Они настояли, чтобы постановку "СВД" поручили нам.
"Когда мы с Ю. Г. Оксманом писали сценарий этой вещи, мы хотели в противовес мундирам, безвкусице и параду, данным в "Декабристах" 1, осветить крайнюю левую декабристского движения, - вспоминал Юрий Николаевич.
– Фэксам в этом сценарии понравилась романтика двадцатых годов, и им удалась не хроникальная и не историческая сторона дела, а нечто иное: кинематографический пафос. Картина восстания, где использованы и обыграны все ситуации бережно и расчетливо, - лучшее, что сделали факсы".
1 Фильм поставлен в 1926 году, режиссер А. Ивановский.
Многое в фильме нам совсем не удалось. Однако благодаря авторам перед нами оказались новые задачи, материал, с которым нам еще не приходилось иметь дела. Приходила пора, и каждый из режиссеров первого периода советской кинематографии задумывался над историей революции. Само время как бы заставляло сдать экзамен: чтобы стать художником, нужно было по-своему рассказать о революции, показать ее образ. Наступал день, и каждый из нас с разной мерой таланта и успеха - снимал, как развевалось красное знамя, люди шли в бой за свободу.
В "Союзе великого дела" ("СВД") нам предстояло показать один из эпизодов декабристского движения. Героичность и одновременно обреченность мятежа, подготовленного людьми, далекими от народа; пламя, на мгновение вспыхнувшее во мраке. Все это хотелось выразить романтическим строем. Образ Тютчева - кровь, пролитая среди вечного полюса, - пожалуй, был наиболее близок пластике, к которой мы тогда стремились.
Едва дымясь, она сверкнула На вековой громаде льдов, Зима железная дохнула - И не осталось и следов.
В самой природе - лютых морозах, кромешной тьме бесконечных ночей, в снеге, льде, метели - мы искали материал для своеобразной трагической пластики. Мы снимали полк до восстания: ровный четырехугольник заснеженного плаца, передвижение геометрических фигур, выровненные по линейке носки сапог, кивера, механический шаг и взмах рук, единообразные лица - усы, бакенбарды, подстриженные на один манер. Монтаж - из кадра в кадр выстраивал мертвое, лишенное всего человеческого движение, ход военного механизма. Чередовались темные кадры - каре рот - и светлые - одинокие фигуры командиров (тоже на общих планах) на утоптанном снегу.