Одна мысль держала Сирокко в седле. Если она погибнет и армии придется воевать, лучше принять жестокую смерть, чем жить в рабстве.

Армия маршировала дальше.

Когда дорога исчезла в джунглях, вперед выдвинулись группы титанид.

В адрес титанид уже выражалось недовольство. Никакой логики тут не было — но в таких делах ее и не бывает. Причем независимо от того, что прижатым к земле людям нечем было давать отпор. И от того, что настоящего сражения так и не получилось. И от того даже, что, будь такая возможность, люди тоже побежали бы с поля боя. Но все дело заключалось в том, что титаниды побежали, а люди остались лежать под пулями.

Джунгли все изменили.

Продвижение войск стало медленным. Проходя по длинному, мрачному туннелю листвы, солдаты видели группы изнуренных, истекающих кровью титанид, которые сидели у края тропы, а вместе с титанидами и тот легион, который до этого маршировал в авангарде. Когда вся колонна проходила, легион и титаниды пристраивались сзади. Такое происходило каждые два оборота.

Когда очередной легион оказывался в авангарде, люди начинали понимать, что происходит. Группы из пятидесяти титанид врубались в джунгли со скоростью и мощью громадной, безостановочной циркулярной пилы. Жутко было смотреть. Их все время кусали какие-то мелкие когтистые твари. Разноцветные шкуры то и дело окрашивались ядом растений. Сразу становилось понятно, что одни люди, без титанид, продвигались бы в темпе примерно одной десятой от нынешнего и с немалым количеством тяжелораненых.

Достаточно скверно приходилось середине колонны, ибо твари постоянно выпрыгивали из подлеска. Солдаты сильно нервничали. Некоторые просто погибали, становясь жертвами контактного яда.

Когда встали лагерем, джунгли сомкнулись вокруг них. Твари, скорее годившиеся для наркотического кошмара, чем для реальности, ненадолго показывались из тьмы на свет, отгоняя от себя пять-шесть титанид.

В джунглях пришлось останавливаться дважды. Поспать почти никому не довелось.

Появился и другой повод для тревоги. Разнесся слух, что, пока армия находится в Кроне, союзнике Геи, на нее может обрушиться силовая атака. Никто понятия не имел о природе возможных врагов, но из того, что все уже навидались, предположения следовали самые мрачные.

Однако, по неясной причине, Крон атаковать не стал. Добравшись до края джунглей, армия вздохнула с облегчением — однако пятьдесят две титаниды и шестнадцать человек вздохнуть уже не смогли.

Армия разбила удобный лагерь у реки Офион, на краю громадной пустыни Мнемосины — невдалеке от того места, где река ныряет под землю, чтобы вновь появиться лишь через двести километров.

Сирокко дала всем отдохнуть, восстановиться от марша по джунглям и набраться сил для перехода через пустыню. Были даже организованы футбольные матчи. Солдаты женского и мужского пола удалялись в брачные палатки и ненадолго забывали о страхе.

Все имевшиеся в наличии сосуды были наполнены водой. Никакого оазиса на пути не ожидалось, никакого источника тоже — короче говоря — никакой воды, прежде чем армия достигнет вечных снегов Океана.

Среди солдат распространился всеобщий страх перед песчаным червем. О нем рассказывалось множество историй, хотя из людей его видела только Сирокко.

Поговаривали, что червь этот имеет десять километров в длину, а пасть у него — двести метров в ширину. Еще поговаривали, он страшно жаден до человеческой крови. Любит оставаться под песками, где движется быстрей, чем бежит любая титанида. А потом вырывается на поверхность и пожирает целые армии.

Короче... вроде того.

Многие рассказчики вспоминали того зверя, что впервые появился в очень старом фильме — одном из самых любимых у Геи. Фильм так ей понравился, что она сработала такого же зверя и выпустила его в Мнемосину, которая, согласно титанидской легенде, некогда была Алмазом Великого Колеса.

Правда же была и куда больше, и куда меньше.

Примерно в середине своего перехода армия миновала одну из петель червя. На самом деле червь составлял триста километров в длину и четыре километра в диаметре. Да, он предпочитал оставаться под поверхностью, но там, где каменное ложе лежало на глубине менее четырех километров, выбора у него просто не оставалось. Поэтому петли были видны издалека. Червь постепенно перемалывал скалы во все более тонкий песок и невесть как переваривал содержавшиеся там минералы.

Что же до его скорости...

Триста километров песка создавали колоссальное трение. Песчаный червь состоял из громадных колец-сегментов, каждое в сотню метров длиной. Двигался же он следующим образом. Один из ясно различимых сегментов проталкивался на шесть-семь метров, после чего к нему подтягивался следующий, затем следующий — и так далее. Через две-три минуты те же сегменты одолевали еще шесть-семь метров.

Облегчение при виде червя — столь ужасного и столь безвредного — оказалось так велико, что в рядах солдат появилось одно увлечение, которому Сирокко мешать не стала. Армия воспользовалась червем как стенкой для граффити.

По мере того как каждый легион проходил мимо двух-трех километров наземной части червя, командиры давали короткую передышку и люди сразу начинали толпиться у самой громадной стены, на которой им когда-либо доводилось писать. Все от души смеялись над посланиями тех, кто прошел раньше. Сентиментальное предпочтение отдавалось именам и названиям родных городов: «Марианна Попандопулос, Джакарта»; «Карл Кингсли, Буэнос-Айрес»; «Фахд Фонг, ВЕЛИКИЙ Свободный Штат Техас».

Удивительно мягкую шкуру зверя можно было резать мечом или ножом; червю все было как с гуся вода.