Кларнет сделал несколько шагов к двери, и тут над столом возникло нечто. Не то облачко, не то солнечный зайчик, не то... Впрочем, разобраться во всем этом ему не удалось. Запахло паленым, и по старой

клеенке начало расползаться коричневое пятно, а вскоре и вовсе повалил дым.

– Шляпа!
– сказала незнакомка.
– Замерить и то как следует не сумел. Ну, что же вы стоите? Тушите скорее!

Кларнет помчался на кухню, забыв впопыхах притворить дверь. Когда он рысью возвращался с чайником, у его комнаты уже стоял принюхивавшийся к чему-то Будилов.

– Пожар у вас, что ли?

– Нет, это просто так. Окурок прожег клеенку.

Будилов попытался было войти, но Кларнет захлопнул у него перед носом дверь и повернул ключ.

Между тем стол уже горел по-настоящему. Кларнет вылил на него чайник воды, но этого оказалось мало, пришлось бежать за вторым.

– Хватит!
– сказала девушка.
– Слышите? Хватит, а то вы мне все испортите. Берите передатчик.

Кларнет вытащил из прожженной дыры маленькую черную шкатулку.

– Ну-с, говорите.

– Что говорить?
– растерялся Кларнет.

– Как вас зовут?

– Юра.

– Хорошо, пусть Юра. Так вот что, Юра: никаких расспросов, иначе мне придется прервать с вами всякие отношения. Все, что нужно вам знать, я скажу сама. Кстати, меня зовут Маша.

– Очень приятно!
– сказал Кларнет.

Маша насмешливо поклонилась.

– Мы с вами находимся в одной и той же точке пространства, но разделены временным интервалом, каким - неважно. Вы - там, а я - тут, в будущем. Ясно?

– Где?!
– спросил ошеломленный Кларнет.
– Где вы находитесь?

– В Ленинграде, где же еще?

– Простите, - пробормотал Кларнет, - это, так сказать...

– Ничего не так сказать. Я историк-лингвист, занимаюсь поэзией двадцатого века. Вы согласны мне помочь?

– Вообще... я никогда...

– Я тоже никогда не разговаривала с таким... ну, словом, поможете или нет?

"Какая-то она уж больно напористая", - подумал Кларнет, но вслух сказал:

– Буду рад, если в моих силах.

– Это уже хорошо!
– Маша обворожительно улыбнулась.
– Так по рукам?

– По рукам!
– ответил Кларнет и с сожалением взглянул на экран. Эх! Нужно было покупать телевизор побольше.

– Отлично! Теперь я объясню вашу роль.

– Слушаю!
– сказал Кларнет.

– Не перебивайте меня. Понимаете ли, я живу в такое время, когда библиотек уже нет, одна машинная память. Это, конечно, гораздо удобнее, но если нужно откопать что-нибудь древнее, начинаются всякие казусы. Я запрашиваю о Пастернаке, а мне выдают какую-то чушь про укроп, сельдерей, словом, полный набор для супа. С Блоком еще хуже. Миллионы всяких схем электронных блоков. Ведь что ни говори, с тех пор, как они писали, прошло уже две тысячи лет.

– Сколько?!

Маша закусила губу.

– Ну вот, я и проболталась! Фу, дура! Теперь жди неприятностей.

– Я никому не скажу, - произнес в благородном порыве Кларнет, - честное слово, не скажу!

– Ах, как нехорошо!
– Маша закрыла лицо руками.
– Нам запрещены контакты с прошлым. Я ведь тайком от всех. Даже Федю услала, чтобы все в полной тайне...

– Кто такой Федя?
– Кларнету почему-то не понравилось это имя.

– Мой лаборант. Очень милый парень.
– Маша опустила руки и снова улыбнулась.
– Представляете себе, влюблен в меня до потери сознания, так и ходит по пятам. Еле выпроводила.

Бывают странные ощущения где-то там, чуть повыше грудобрюшной преграды. Не то чтобы болит, а так, не разберешь что такое. Какая-то непонятная тоска. И очень милые парни вовсе не кажутся такими уж милыми, да и вообще вся человеческая жизнь, если разобраться,..

– Ладно!
– Маша решительно тряхнула волосами.
– Будь что будет!.. Итак, мне нужна помощь. Возьмете в библиотеке Блока и Пастернака. Все, что есть. Усвоили?

– Да, и что дальше?

– Будете читать вслух.

– Зачем?

– Ох!
– Маша потерла виски пальцами.
– Вот экземплярчик попался! Будете читать, а я запишу. Неужели так трудно понять?

– Нет, отчего же, - сказал Кларнет, - понять совсем не трудно. Вот только читаю я неважно.

– Ну, это меньше всего меня беспокоит. Значит, завтра в это время.

Изображение пропало, как будто кот слизнул. Только что она была здесь, а сейчас пуст экран, безнадежно пуст. Исчезло наваждение, сгинуло, и все, что осталось, - это маленькая черная коробочка да мокрый обгоревший стол.