— Я разговаривал с Джейн, — сообщил он девочке. — Она считает, что тебе лучше остаться, раз уж ты знаешь о ее существовании и веришь, что она вовсе не враг богам. — Так теперь я стану служить Джейн? — спросила Вань-му. — Стану ее тайной наперсницей?

Ей не хотелось, чтобы ее слова прозвучали издевательски. Интригующей была сама мысль сделаться тайной наперсницей нечеловеческой личности. Но Хань Фей-цы отреагировал на это так, будто желал смягчить оскорбление.

— Нет, — заявил он. — Ты не будешь ничьей служанкой. Ты повела себя очень храбро и достойно.

— И все же, вы вызвали меня, чтобы я выполнила условия контракта.

Господин Хань склонил голову.

— Я позвал тебя, поскольку ты единственная, кто знает правду. Если же ты уйдешь, то в этом доме я останусь сам.

Вань-му уже хотела было возразить: как же это вы можете быть сами, если здесь находится ваша дочь? И всего лишь пару дней назад это вовсе не было бы жестокостью, ведь господин Хань и молодая госпожа Цинь-цзяо были друзьями столь близкими, как это только возможно для отца и дочери. Но вот теперь между ними выросла непреодолимая стена. Цинь-цзяо жила в мире, в котором победно служила богам и пыталась хранить спокойствие в отношении временного умопомешательства отца. А сам господин Хань жил в мире, где его дочь и все общество были рабами коварного Конгресса, и только он один-единственный знал правду. Как могут они договориться, стоя на различных берегах столь широкой и глубокой пропасти?

— Я останусь, — пообещала Вань-му. — И буду тебе служить изо всех своих сил.

— Мы будем служить друг другу, — ответил на это Хань Фей-цы. — Моя дочь обещала тебя учить. Теперь твоим учителем буду я.

Вань-му коснулась лбом пола.

— Я недостойна таких милостей.

— Нет! — воскликнул господин Хань. — Мы оба знаем правду. Никакие боги ко мне не обращаются, так что ты не должна падать передо мною ниц.

— Мы обязаны жить в этом мире, — ответила ему Вань-му. — Я буду относиться к вам как к человеку, уважаемому среди богослышащих, поскольку мир ожидает от меня именно этого. А вы, по тем же самым причинам, должны относиться ко мне, как к простой служанке.

Господин Хань горько усмехнулся.

— Мир ожидает и того, что когда мужчина в моем возрасте переводит молоденькую девочку от своей дочери к себе, то делает это из развратных целей. Мы и в этом обязаны выполнять ожидания мира?

— Это не лежит в вашей натуре, чтобы злоупотреблять собственной властью именно таким образом.

— Но в моей натуре нет и согласия на то, чтобы ты унижалась передо мною. Перед тем, как узнать правду о собственной болезни, я принимал поклоны других людей, свято веря в то, что так они проявляют уважение к богам, а не лично ко мне.

— И это вовсе не изменилось. Те, которые верят, что вы богослышащий — отдают честь богам. Бесчестные же делают это лишь затем, чтобы вам подольстить.

— Новедь ты не из бесчестных. И ты не веришь, что боги говорят со мной.

— Я не знаю, говорят они или нет. Равно как и в то, говорили ли они с кем-либо вообще, и могут ли они это делать. Я знаю лишь то, что ни от вас, ни от кого-либо другого они не требуют выполнения всех этих смешных и унизительных ритуалов… на их выполнении настаивает Конгресс. А вы должны их выполнять, поскольку этого требует ваше тело. Потому-то и я сама прошу позволить мне выполнять ритуалы унижения, которых мир требует от людей моего круга.

Господин Хань мрачно кивнул.

— Мудрость твоя, Вань-му, превышает и твои года, и твою ученость.

— Я очень глупая девушка. Если бы у меня оставалась хоть капелька ума, я бы молила вас отослать меня от этого дома как можно дальше. Для меня опасно жить рядом с Цинь-цзяо. В особенности же, когда она увидит, что вы приблизили меня в то время, как она от себя меня удалила.

— Ты права. Я очень самолюбив, прося, чтобы ты осталась.

— Да, — признала Вань-му. — И все же я останусь.

— Почему? — спросил господин Хань.

— Поскольку я уже не смогла бы вернуться к давней жизни. Слишком много я узнала о мире, о галактике, Конгрессе и богах. Если бы сейчас я вернулась домой и притворялась, что остаюсь такой, как и раньше, то до конца жизни испытывала бы на губах вкус яда.

Господин Хань очень серьезно кивнул, но тут же усмехнулся, а затем и вовсе расхохотался.

— Почему вы смеетесь надо мной?

— Смеюсь, ибо думаю, что ты никогда не была тем, кем была.

— Не поняла.

— Мне кажется, что ты всегда притворялась. И, вполне возможно, обманула даже саму себя. Но в одном никаких сомнений нет: ты никогда не была обыкновенной девушкой, ты никогда бы не вела простую, обычную жизнь.

Вань-му пожала плечами.

— Будущее это тысячи нитей, а прошлое — это ткань, которую уже невозможно соткать наново. Может я и была бы счастлива. А может и нет.

— Так значит мы все вместе, все трое.

Только лишь сейчас Вань-му заметила, что они не одни. В воздухе над терминалом висело улыбающееся ей лицо Джейн.