— Хотелось бы мне, чтобы все тайны были столь же легкими, как ваша, — вздохнул отец. — Дочь моя, я должен похвалить тебя за твое великодушие. Боги станут уважать тебя за это, как делаю это я.

Слова признания были словно лечебная мазь на щемящую рану. Может потому бунт не уничтожил Цинь-цзяо, что какая-то из богинь сжалилась над нею и указала, как ей можно выйти из собственной комнаты. И все из-за того, что она умно и великодушно отнеслась к Вань-му, прощая ей дерзость, и в связи с этим Цинь-цзяо хоть в какой-то мере простили ее невыносимое чванство?

«Вань-му не жалеет о собственных амбициях», — думала Цинь-цзяо. — «И я не стану жалеть о собственном решении. Не допущу, чтобы отца уничтожили лишь потому, что сама не способна найти — или хотя бы придумать — причины исчезновения Лузитанского Флота, не связанной с божественным вмешательством. И все же… как могу я противостоять божественному промыслу? Это они, боги, уничтожили или спрятали флот. Божьи поступки должны распознаваться их послушными слугами, хотя их и надлежит скрывать от неверных из других миров».

— Отче, — заговорила Цинь-цзяо. — Мне нужно поговорить с тобой о моем задании.

Отец неправильно понял ее сомнения.

— Мы спокойно можем говорить и при Вань-му. Она была принята в дом в качестве твоей тайной наперсницы. Оплата за нее ее отцу уже отослана, а в мозг уже введены первые блокады. Мы можем довериться ей. Она нас выслушает и никому ничего не расскажет.

— Хорошо, отец. — Цинь-цзяо уже забыла, что Вань-му находится в комнате. — Отче, я знаю, кто спрятал Лузитанский Флот. Но ты должен мне пообещать, что никогда не откроешь этого Звездному Конгрессу.

Обычно спокойный, отец взволновался.

— Я не могу обещать этого, — ответил он. — Было бы недостойно, если бы я повел себя столь нелояльно.

Что же сделать ей в подобной ситуации? Можно ли ей говорить? И в то же время, как можно ей не говорить?

— Кто же владычествует над тобою? — заплакала Цинь-цзяо. — Конгресс или боги?

— В первую очередь боги. У них всегда первенство.

— В таком случае, я тебе скажу: мне удалось открыть, что именно боги и укрыли флот от нас. Но если ты сообщишь об этом Конгрессу, они тебя высмеют, и слава твоя ляжет в развалинах. — И тут Цинь-цзяо в голову пришло нечто совершенно иное. — Но, отче, если это боги остановили флот, выходит, он был выслан вопреки их воле. А раз Звездный Конгресс послал флот вопреки воле…

Отец остановил ее жестом руки. Цинь-цзяо тут же замолчала и склонила голову в ожидании.

— Ну конечно же, это боги, — заявил Хань Фей-цзу.

Его слова принесли Цинь-цзяо как облегчение, так и унижение. «Ну конечно же», — сказал он. Неужели же он знал об этом с самого начала?

— Боги делают все, что происходит во вселенной. Но нельзя утверждать, будто бы ты знаешь, зачем они это делают. Ты сказала, что они флот задержали потому, что воспротивились его заданию. Но я отвечаю, что Конгресс не смог бы выслать эту эскадру, если бы того же не хотели боги. Посему, не остановили ли ее, ибо ей следовало исполнить задание столь огромное и благородное, что человечество оказалось недостойным его? А если они укрыли флот, чтобы как можно лучше испытать тебя? Одно остается неоспоримым: боги позволили, чтобы Конгресс управлял практически всем человечеством. И пока он управляет по воле небес, мы, живущие на Дао, без малейшего сопротивления станем исполнять их распоряжения.

— Я и не хотела противиться… — Цинь-цзяо никак не могла закончить это предложение, столь очевидным образом лживое.

Но отец, естественно, прекрасно ее понял.

— Я слышу, как умолкает твой голос, как стихают твои слова. И все потому, что ты понимаешь, что эти слова неправдивы. Тем не менее, ты хотела не подчиниться Звездному Конгрессу. — Его голос сделался более мягче. — Ты хотела это сделать ради меня.

— Ты ведь мой предок. И мои обязанности по отношению к тебе гораздо большие, чем по отношению к ним.

— Я твой отец. Предком стану только лишь после собственной смерти.

— Тогда по отношению к матери. Если когда-либо я утрачу доверие небес, я сделаюсь их самым страшным противником, поскольку буду служить богам.

Только Цинь-цзяо знала, что слова эти — опасная полуправда. Еще мгновение назад, еще до того, как двери пленили ее, она хотела воспротивиться воле богов ради добра собственного отца. Я самая недостойная, самая гадкая дочь на свете.

— А теперь я скажу тебе, моя Блистающая Светом дочь, что сопротивление воле богов не может принести мне добра. И тебе тоже. Но я прощаю тебе эту твою чрезмерную любовь. Это самый малый, самый мягкий из всех грехов.

Он улыбнулся. И эта улыбка успокоила Цинь-цзяо, хотя она и знала, что никак не заслужила отцовского одобрения. Теперь ей вновь разрешалось мыслить, вернуться к загадке.

— Ты знал, что все это устроили боги, но, тем не менее, приказал мне искать ответ.

— Но правильно ли ты поставила вопрос? — ответил на это отец. — Тот вопрос, ответ на который мы ищем, звучит так: каким образом сделали это боги?

— Ну откуда же могу я это знать? — удивилась Цинь-цзяо. — Они могли уничтожить флот, спрятать его или же перенести в какое-нибудь укромное местечко на Западе…