Цинь-цзяо замолкла, но Вань-му уже поняла, заметила, к чему ведет логика событий. — Следовательно, если в компьютерах анзиблей действует тайная программа, — подтвердила Вань-му, — она должна была находиться там все время. С самого начала.

— Невозможно, — шепнула Цинь-цзяо.

Но, поскольку все остальное тоже было невозможным, Вань-му уже знала, что Цинь-цзяо эта теория нравится. Она и на самом деле была неправдоподобной, но, по крайней мере, о такой можно было поразмышлять, представить… а следовательно, она могла быть и правдивой. И это я об этом догадалась, думала Вань-му. Правда, я не богослышащая, зато умная. Я понимаю. Все относятся ко мне будто к маленькому ребенку, даже Цинь-цзяо, хотя ведь ей известно, как быстро я учусь, и что мне в голову приходят такие мысли, до которых никто другой бы не додумался… Даже она меня презирает. Только я не глупее других. Я даже не глупее госпожи, хотя она того не замечает, хотя она теперь будет считать, будто сама все придумала. Ну конечно, ты, госпожа, признаешься, что я помогала, только будет все это вот каким образом: Вань-му тут кое-чего сказала, что навело меня на одну идею, а уже потом я осознала нечто важное. Никогда она не скажет так: это Вань-му кое-что поняла и объяснила мне, пока, в конце концов и я сама это поняла. Всегда так, будто я глупая собачонка, щенок, который только что залаял, заскулил, клацнул зубами или там подпрыгнул, совершенно случайно, и так уж сложилось, что направил твои мысли в сторону истины. Я же ведь не собачка. Я все понимаю. Я задавала тебе вопросы, потому что уже тогда понимала всю последовательность. И понимаю даже гораздо больше, чем ты до сих пор сказала… но объяснить все это я должна тебе, спрашивая, делая вид, будто не понимаю, ведь это ты у нас здесь богослышащая. А обычная служанка никак не может предлагать готовых решений тому, кто слышит голоса богов.

— Госпожа, управляющие этой программой располагают громадным могуществом, но ведь мы никогда о них не слыхали. Они никогда, вплоть до нынешнего дня, им не воспользовались.

— Воспользовались, — не согласилась Цинь-цзяо. — Чтобы скрыть истинное лицо Демосфена. Эта Валентина Виггин чрезвычайно богата, только ее состояние спрятано, и никто понятия не имеет, что все эти богатства являются элементами одного состояния.

— Столь могущественная программа работала во всех компьютерах анзиблей еще до того, как начались полеты к звездам. Но единственное, что эта программа сделала, это скрывала состояние этой женщины?

— Ты права, — согласилась Цинь-цзяо. — Все это абсолютно бессмысленно. Ну почему, располагая такой силой, некто не воспользовался ею, чтобы захватить власть? А может и воспользовался? Это произошло перед созданием Звездного Конгресса, так что, может это они… Но, в таком случае, почему сейчас они идут против Конгресса?

— А может… — заколебалась Вань-му. — Может власть им и не нужна?

— Кому же не нужна власть?

— Тем, кто управляет программой.

— Тогда зачем они создавали подобную программу? Вань-му, ты совершенно не думаешь.

Ну конечно же. Я никогда не думаю.

— То есть, ты думаешь, но не принимаешь во внимание вот чего: Никто бы не создал столь могущественную программу, если бы не желал подобной власти. Ну, знаешь… ты только подумай, что она может… перехватывать все сообщения флота, как будто те и не были высланы. Передавать книги Демосфена на все планеты и одновременно скрывать, что те вообще передавались. Они могут сделать все, могут изменить любую передачу, могут пробудить хаос, убедить людей… убедить людей, будто идет война, отдать им приказ сделать все, что угодно… и каким это образом кто-либо может установить, что все это неправда? Если бы у них на самом деле имелась такая власть, они ею бы воспользовались. Наверняка!

— Разве что, сама эта программа не желает, чтобы ею воспользовались подобным образом.

Цинь-цзяо расхохоталась.

— Вань-му, ведь это же было на твоем первом уроке, посвященном компьютерам. Простые люди могут считать, будто компьютеры сами о чем-то решают, но ты и я знаем, что это всего лишь слуги, что они делают лишь то, что мы им прикажем, что они никогда не желают действовать самостоятельно.

Еще немного, и Вань-му потеряла бы контроль над собой, мало отделяло ее от взрыва бешенства. Ничего не желают… Неужели ты считаешь, что именно этим они похожи на слуг? Ты думаешь, будто мы делаем то, что нам приказывает кто-то другой, и никогда не хотим действовать самостоятельно? Раз боги не заставляют нас, чтобы мы елозили носом по полу и драили руки до крови, то у нас уже и нет других желаний?

Если слуги и компьютеры похожи друг на друга, то лишь потому, что у компьютеров имеются собственные желания, а не потому, что у слуг их не может быть. Потому что мы желаем. Хотим. Мечтаем. Вот только мы не пытаемся реализовать собственные мечтания. Если бы мы попытались, тогда бы вы, богослышащие, отослали бы нас от себя и нашли себе других, более послушных.

— Почему ты сердишься? — спросила Цинь-цзяо.

Испугавшись, из-за того, что лицо выдало ее чувства, Вань-му склонилась в поклоне.

— Прости меня.

— Ну конечно же, я тебя прощаю. Только мне хочется и понять. Ты рассердилась, потому что я смеялась над тобой? Извини. Мне нельзя было так поступать. Ты учишься у меня всего лишь несколько месяцев; понятно, что иногда что-то забываешь и возвращаешься к давним суевериям. Не следует этого высмеивать. Пожалуйста, прости меня.

— О, госпожа, ведь это не я должна прощать. Это ты должна простить меня.

— Нет, я плохо поступила. Боги указали мне недостойность этого смеха.

В таком случае, боги твои просто дураки, раз считают, будто меня разозлил твой смех. Либо это, либо тебя обманывают. Ненавижу твоих богов, ненавижу за то, что тебя унижают, но пока что ни разу не открыли тебе такого, что стоило бы знать. И пускай меня даже покарают смертью за подобные мысли.

Но Вань-му знала, что ничего подобного и не произойдет. Боги даже пальцем ее не коснутся. Они лишь приказывают Цинь-цзяо — которая, чтобы там ни было, ей подруга — склониться над полом и прослеживать слои на досках. До тех пор, пока Вань-му не умрет от стыда.