– А вот и моя семья, – гордо сообщает Ахилл, пропуская ребят внутрь столовой. – Позаботьтесь о моих детках хорошенько.

Он даже Проныру называет своим ребенком! Она, возможно, и сочла себя униженной, но ничего не сказала.

Все, о чем она сейчас думает, так это о чуде – она стоит в заветной столовой, где кормят супом! Их план сработал!

Думала ли она о плане как о своем или как о плане Боба – значения не имело. Особенно для самого Боба. И особенно после того, как он сунул в рот первую ложку дивного супа.

Он ел медленно, крошечными глотками, сдерживаясь изо всех сил. И все же суп кончился слишком быстро, куда быстрее, чем можно было ожидать. Неужели все? И как он умудрился пролить столько драгоценной влаги на свою рубашку?

Он быстро сунул за пазуху кусок хлеба и пошел к двери. Спрятать хлеб и уходить – идея Ахилла, и очень хорошая. Кое-кто из хулиганов, сидящих сейчас в столовке, может потребовать свою долю. Вид малышни, лопающей суп, способен вызвать у них недовольство. Потом-то они привыкнут, обещал Ахилл, но сегодня первый день, и очень важно, чтобы маленькие удрали из столовки, пока хулиганы еще едят.

Когда Боб подошел к выходу, очередь еще не закончилась и Ахилл стоял у дверей на стреме, болтая с той женщиной о печальном инциденте, который произошел на улице. Видимо, «скорая» уже приезжала и увезла раненого, поскольку стонов слышно не было.

– А ведь это мог быть кто-нибудь из малышни, – разливался Ахилл. – Надо бы тут полицейского поставить, чтоб следил за транспортом. Там, где стоят полицейские, задиры себе такого не позволяют, знаете ли.

Женщина с ним охотно соглашалась:

– Совершенно ужасный случай! Говорят, у него переломана половина ребер, причем, похоже, проткнуто легкое. – Она, очевидно, сильно переживала происшествие, и пальцы у нее дрожали.

– Очередь начинает выстраиваться еще затемно. Время опасное, так нельзя ли наладить здесь освещение? Мне приходится думать о своих детях, – продолжал Ахилл. – Неужели вы не желаете им добра? Или я обречен быть единственным, кому небезразлична их судьба?

Женщина что-то пробормотала насчет денег и того, как скромен бюджет их благотворительной столовой.

Между тем Проныра пересчитывала детей на выходе, а Сержант выпроваживал их на улицу.

Боб понял, что Ахилл пытается убедить взрослых подумать об организации системы защиты малышей в очереди, и решил продемонстрировать, что и он может чем-то помочь. Так как женщина была настроена благожелательно, а Боб – самый крошечный из детей, он знал, что обладает над ней определенной властью. Боб подошел к женщине и тихонько подергал ее шерстяную юбку.

– Спасибо, что присмотрели за нами, – пропищал он. – Я впервые в жизни был в настоящей столовой. Папа Ахилл сказал нам, что вы будете защищать нас, чтобы мы – самые маленькие – могли быть сытыми каждый день.

– Ах ты, бедняжка! Нет, вы только поглядите на него! – Слезы ручьем потекли по ее щекам. – Ах ты, мой милый! – И она крепко обняла Боба.

Ахилл смотрел и улыбался.

– Приходится за ними присматривать, – сказал он тихо. – Я обязан сделать их жизнь хоть немного лучше.

А потом он увел свою семью, которую теперь уж никак нельзя было назвать бандой Проныры. Увел прочь от столовки Хельги, и они послушно тянулись за ним цепочкой. Так продолжалось, пока они не завернули за угол дома. И тогда они, по-прежнему держась за руки, помчались со всех ног прочь. Сейчас главное было – как можно дальше удрать от Хельгиной столовки. Весь оставшийся день им придется прятаться. Хулиганье, разбившись на тройки и двойки, наверняка прочешет окрестности в поисках обнаглевшей малышни.

Но теперь вполне можно было побездельничать, ведь вечная нужда в еде временно отпала. Похлебка дала куда больше калорий, чем малыши получали обычно, к тому же у них еще оставался хлеб.

Конечно, им предстояло уплатить с этого хлеба свой первый налог, предназначавшийся Ахиллу, который похлебки так и не получил. Каждый ребенок почтительно протягивал свой ломоть новому папе, тот откусывал кусок, медленно прожевывал, а потом возвращал ломоть владельцу.

Ритуал затянулся надолго. Ахилл откусил от каждого ломтя, кроме двух – Проныры и Боба.

– Спасибо, – сказала Проныра.

Она была так глупа, что приняла поступок Ахилла за проявление уважения. Но Боб-то отлично понимал, что происходит. Отказавшись от их хлеба, Ахилл как бы ставил их вне семьи. «Нам конец», – подумал Боб.

Вот почему Боб старался держаться в тени, вот почему он прикусил язык и следующие несколько недель вообще не высовывался. Кроме того, он взял за правило не оставаться в одиночестве и постоянно быть возле кого-то из детей.

Но к Проныре он не лип. Не хотел, чтобы остальные запомнили его вертящимся вокруг нее.