– Наверное, можно не сомневаться в том, что вы намерены вернуться в привычную для вас среду? – не без грусти в голосе спросил он.

– Всему свое время, – осторожно ответил Герсен.

– И тогда вы всем объясните, что Фамбер вовсе никакой не миф?

– Я еще не задумывался над этим, – сказал Герсен. – А как вы сами настроены? Наверное, предпочитаете изоляцию.

Тобальт покачал головой.

– Я очень благодарен судьбе за то, что не мне принимать подобное решение. До самого сегодняшнего дня только один-единственный человек утверждал, что он побывал в звездных мирах – Кокор Хеккус, однако он повсюду разоблачен как хормагаунт – человек без души, которому никак нельзя доверять.

– Вы когда-нибудь встречались с Кокором Хеккусом?

– Только на поле битвы.

Герсен воздержался от того, чтобы спросить у барона, не замечал ли он сходства между ним и Падербушем. Думая о Падербуше, ныне заточенном в подземелье, он испытывал угрызения совести: если он не Кокор Хеккус, то единственным предосудительным поступком с его стороны было только участие в контратаке против тадоскоев.

Герсен дал знак одному из лакеев.

– Отведите меня в темницу, где содержится узник.

– Одну секундочку, сэр Рыцарь, я поставлю в известность об этом мажордома. Только у него хранятся ключи от темницы.

Вскоре появился мажордом, задумался над просьбой Герсена, а затем с очень недовольным видом – так, во всяком случае, показалось Герсену – провел Герсена к массивной резной деревянной двери, отпер ее, затем отпер и открывшуюся вслед за первой другую дверь, железную, которая вела к лестнице с каменными ступенями. Единственный ее пролет спускался далеко вглубь и заканчивался в подвале, вымощенном гранитными плитами, свет в который проникал только через узкие щели, каким-то образом сообщавшиеся с наружным миром. Вдоль одной из стен выстроился целый ряд дверей со стальными решетками, за которыми располагались камеры для заключенных. Все они были пусты, кроме одной.

– Вот здесь ваш узник, – произнес мажордом, показывая на единственную запертую дверь. – Если вам угодно убить его, то проделайте это, пожалуйста, в камере, расположенной вслед за первой – там имеется все необходимое для этого.

– Это не входит в мои намерения. Я хотел только удостовериться в том, что он не испытывает излишних страданий.

– Здесь вам не Аглабат. Здесь даже речи быть не может ни о чем подобном.

Герсен подошел к двери и заглянул через решетку. Падербуш, откинувшись к спинке стула, удостоил его презрительно насмешливым взглядом. Камера была сухой и хорошо проветриваемой. На столе виднелись остатки, по всей вероятности, вполне пристойной пищи.

– Вы удовлетворены? – спросил мажордом.

Герсен повернулся к нему и утвердительно кивнул.

– Неделя-другая, проведенная в размышлениях, нисколько ему не повредят. Проследите за тем, чтобы, кроме меня, он ни с кем не виделся.

– Как вам угодно.

Мажордом провел Герсена назад в гостиную, где к этому времени к барону присоединилась Алюз Ифигения. Присутствовали здесь также и другие придворные дамы и кавалеры. Алюз Ифигения глядела на Герсена с некоторым удивлением.

– Вы мне привычны только в облике некоего космического странника, – сказала она Герсену. – И меня удивило, когда я увидела вас как одного из джентльменов Вадруса.

Герсен ухмыльнулся.

– Я нисколько не изменился, несмотря на пышный наряд. А вот вы… – Он не смог найти слова, чтобы выразить то, что ему захотелось сказать.

– Мне сообщили, что возвращается Сион Трамбле, – поспешила объяснить Алюз Ифигения. – Он будет среди нас на сегодняшнем вечернем пиршестве.

Герсен сразу же почувствовал, как снова что-то уходит из его жизни. И всеми силами старался подавить в себе подобное ощущение. Несмотря на свой нынешний наряд никаким джентльменом он не был – ни Вадруса, ни какого-либо иного места во всей Ойкумене. Он был Киртом Герсеном, чудом спасшимся от гибели во время резни в Маунт-Плезанте и обреченным до конца дней своих заниматься только тем, что должно оставаться недоступным взорам всех остальных.

– Так вот что делает вас такой счастливой, – беспечно произнес он. – Близость вашего суженого.

Девушка покачала головой.

– Он вряд ли станет моим женихом – вам это известно лучше, чем кому-либо другому. Я счастлива потому что… Нет! Не могу назвать себя счастливой. Я запуталась, и теперь сама не знаю, как мне быть! – Она взволнованно всплеснула руками. – Смотрите! Все это – мое, стоит мне только захотеть! Я могу наслаждаться всеми наивысшими благами Фамбера! Однако – хочу ли я этого? И еще не сказал своего последнего слова Кокор Хеккус, который совершенно непредсказуем. Но я почему-то даже и не думаю о нем… может быть, все дело в том, что мне пришлась по душе кочевая жизнь