Разумеется, для этого Джону Полу приходилось притворяться, что он – глаза и уши Питера. К счастью, люди, которых он поправлял, не имели причин идти к Питеру и объяснять, какой дуростью они занимались, пока не приходил Джон Пол со своими вопросами, списками проверки, оживленной болтовней, которая и близко не напоминала наставления.

Но что мог сделать Джон Пол, когда проект, который сейчас продвигал Питер, был таким невероятно опасным, да просто глупым, и меньше всего Джон Пол хотел бы ему помогать именно в этом?

Положение Джона Пола в тесной общине гегемонийцев не позволяло ему мешать действиям Питера. Он был неформалом, а не бюрократом, упрощал, а не усложнял.

В прошлом самое лучшее, что он мог бы сделать – не делать вообще ничего. Без его постоянных подталкиваний, поправок ход дела замедлялся, и часто тот или иной проект без его помощи тихо испускал дух.

Но с Ахиллом на это шансов не было. Зверь, как его называли Тереза и Джон Пол, был настолько же методичен, насколько Питер не был. Судя по всему, он ничего не оставлял на волю случая. Так что если Джон Пол просто оставит его в покое, он добьется всего, чего хочет.

– Питер, ты со своего места не видишь, что делает Зверь.

– Отец, я знаю, что он делает.

– У него есть время для всех, – продолжал Джон Пол. – Он дружит с каждым клерком, уборщиком, секретарем, чиновником. С людьми, мимо которых ты проносишься, взмахнув рукой или даже и того не сделав, он сидит и болтает, заставляя их чувствовать себя нужными.

– Да, он умеет быть обаятельным.

– Питер…

– Отец, у нас тут не соревнование в популярности.

– Нет, в лояльности. Ты можешь сделать лишь то, что люди, которые тебе служат, решат, что ты должен сделать – и ничего больше. Они и есть твоя власть, эти служащие, которые на тебя работают, а он их переманивает на свою сторону.

– Это же только видимость, – отмахнулся Питер.

– Для большинства людей видимость и есть суть. Они действуют под влиянием мгновенных эмоций. Сейчас он им нравится больше тебя.

– Всегда есть кто-то, кто людям больше нравится, – сказал Питер со злобной улыбкой.

Джон Пол удержался от очевидной ремарки – одного слова, потому что оно бы вывело Питера из себя. Слово это было «да».

– Питер, когда Зверь отсюда уедет, кто знает, сколько здесь останется людей, которым он достаточно нравится, чтобы передать ему тот или иной слух время от времени? Или секретный документ?

– Отец, я ценю твою заботу. Но опять повторяю: у меня все под контролем.

– Ты считаешь, что чего ты не знаешь, того и знать не стоит, – не в первый раз заметил Джон Пол.

– А ты, кажется, считаешь, что все, что я делаю, делается недостаточно хорошо, – ответил Питер в сотый раз.

Всегда, когда разговор доходил до этого пункта, Джон Пол не пытался его форсировать дальше: если он станет слишком докучным, если Питера слишком будет угнетать присутствие родителей, их лишат любого влияния.

А это будет невыносимо. Это будет значить потерю последнего ребенка.

– Надо нам действительно завести еще ребенка или парочку, – сказала однажды Тереза. – Я еще достаточно молода, и мы всегда хотели иметь больше тех троих, что правительство нам отвело.

– Вряд ли, – ответил Джон Пол.

– Почему? Ты все еще добрый католик, или это продолжалось лишь до тех пор, пока быть католиком значило быть бунтарем?

Джону Полу не понравились эти слова, частично потому, что в них могла быть и доля правды.

– Нет, милая Тереза. Мы не можем завести новых детей, потому что нам ни за что не дадут оставить их при себе.

– Кто? Правительству теперь совершенно все равно, сколько у нас детей. Для них это все будущие налогоплательщики, или производители детей, или пушечное мясо.

– Мы – родители Эндера Виггина, Демосфена, Локи. Если мы родим нового ребенка, это будет международная новость. Я боялся этого еще до того, как похитили боевых товарищей Эндрю, но после этого и сомнений нет.

– Ты серьезно думаешь, будто люди решат, что раз наши первые трое детей были так…

– Милая, – сказал Джон Пол, зная, как она терпеть не может, когда он ее так называет – потому что он не мог не вкладывать в это слово сарказм, – они упрут этих детей из колыбельки, не успеют они родиться. Они станут целями с момента зачатия, и только и будут ждать, пока кто-то превратит их в марионеток того или иного режима. А если бы мы даже могли их защитить, каждый миг их жизни проходил бы под прессом любопытства публики. Если нам кажется, что Питеру сурово пришлось в тени Эндера, представь себе, каково будет им.