– Лещ?
– спросил верзила.

Лещинский открыл было рот, но снова его захлопнул и только кивнул.

– В лодку.
– Крест на груди колыхнулся, когда гора мускулов показала головой на лодку, и из-за отсутствия шеи вслед за головой повернулось и все тело.

Лещинский понял, что из всех степеней свободы у него осталась только одна - та самая пресловутая осознанная необходимость. Он никогда не воспринимал такой формулировки понятия свободы... Только теперь до него дошло. И он молча прыгнул в лодку.

Верзила направил моторку в сторону четвертого участка Серебряного бора. Лещинский поначалу недоумевал - к чему весь этот цирк? Но когда они свернули в узкий проход, ведущий во внутренний залив, он не на шутку испугался. Зачем они едут в эту московскую глухомань? Оттуда можно и не вернуться!

Моторка обогнула какой-то остров, свернула направо, затем налево, и Лещинский совсем перестал понимать, где они находятся и что происходит... Он пытался мыслить логически, но страх, который охватывал его всякий раз, когда он оборачивался и видел сидящего на руле верзилу - тому ничего не стоило задушить его одной рукой, - путал мысли и направлял их все время в одно и то же русло - где Крестный? С тем, по крайней мере, можно разговаривать по-человечески. Объясниться можно. А что объяснишь этому питекантропу?.. Лещинский передернул плечами. Верзила в борцовке всю дорогу молчал и смотрел ему в затылок...

У Лещинского просто от сердца отлегло, когда он увидел, что лодка направляется к пологому берегу, свободному от кустов, и что метрах в десяти от воды, у нескольких чахлых березок, стоит "форд" с открытыми дверцами. Когда лодка ткнулась носом в берег, из "форда" вылез Крестный и направился к воде. Лещинский торопливо спрыгнул на песок. Он был рад Крестному, как родному, хотя и понимал, что весь этот театр затеян по его приказу. Крестный махнул верзиле рукой, и моторка, развернувшись, стала быстро удаляться.

– Ну и что же все это значит?
– спросил Лещинский.

Крестный стоял чуть выше Лещинского, на склоне, и смотрел на него сверху вниз. Лещинскому приходилось слегка задирать голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Когда же он держал голову прямо, взгляд упирался Крестному в грудь. Лещинского это разозлило. Он понимал, что мизансцена возникла не случайно, все заранее продумано Крестным.

– Я жду объяснений, - высоким и каким-то фальшивым голосом произнес Лещинский. И тут же расстроился. Вышло совсем не похоже на оскорбленное достоинство, которое он хотел изобразить перед Крестным.

Крестный по-прежнему смотрел на него сверху вниз и молчал.

Пауза затянулась, и Лещинский растерялся. Он не знал, как выйти из ситуации, в которой ровно ничего не понимал. А ведь, судя по всему, он был одним из главных действующих лиц. "Что же происходит?
– никак не мог он сообразить.
– Крестный просто так не станет портить отношения".

– Деньги где?
– спросил наконец Крестный. Голос у него был необычный глухой и какой-то "темный".

– На вокзале. Как обычно, - ответил Лещинский. И торопливо добавил, сообразив, что ничего, собственно, не сказал по существу:

– На Белорусском. Ячейка 243, код 899150.

– Я предупреждал тебя, чтобы ты брал случайные цифры? Самодеятельность разводишь? Это ж только идиот может вместо кода набрать месяц и год в обратном порядке. Если сейчас на Белорусском ничего не окажется, заплатишь второй раз.

– Я...
– хотел было что-то объяснить Лещинский, но Крестный не дал ему и слова сказать.

– Рот прикрой, пулю проглотишь. Ты, Лещинский, против меня играть стал? Руку, тебя кормящую, укусить хочешь? За домом Кроносова кто следил? Кто пас моих людей?

– Я... не знаю.

В глазах Лещинского было искреннее недоумение, но Крестного оно не убеждало. Ивана пытались убить. Если даже этот хлыщ действительно ничего не знает, так пусть выясняет...

Насчет денег Крестный, конечно, блефовал. Дипломат с долларами уже лежал в "форде". Без труда сообразив, на какой из вокзалов повезет деньги Лещинский, времени у него было в обрез, и даже на Киевский он не успевал - Крестный послал человека встречать Лещинского у автоматических камер хранения. Тот без труда выяснил номер ячейки. А уж открыть ее опытному медвежатнику труда не составляло. Но Лещинскому необязательно было знать, что с деньгами все в порядке.

– Тот, кто работал с Кроносовым, мне дороже любого золота. Дошло до тебя, рыба солитерная? Моли своего еврейского бога, чтобы с ним ничего не случилось.

– Да я-то тут при чем?
– Лещинский чуть не плакал. Ему не верили, хотя он был абсолютно чист перед этим человеком. Его так хорошо начавшаяся правительственно-криминальная карьера грозила оборваться из-за непонятного недоразумения. И, может быть, оборваться трагически...

– Соображать перестал от испуга?

В тоне Крестного Лещинский, кроме насмешки и раздражения, уловил и нотки удивления. Все вместе прозвучало для него, учитывая ситуацию, почти комплиментом. Он попытался улыбнуться, но улыбка вышла жалкой, испуганной...