– Какие планы, Гудмен? Сразу к девочкам или сперва позвеним стаканами?

– Хочешь, чтоб я подхватил цирроз? И умер без страхового полиса? Не дождешься. Не застрахуюсь и не помру. Назло всем капиталистическим акулам.

Сообщив это, я подцепил на вилку кусок ветчины, осмотрел его и отправил в рот. Бартон усмехнулся, пошарил в карманах, вытащил блестящую серебром упаковку с белой восьмиконечной снежинкой, высыпал половину в огромную ладонь и тоже отправил по назначению. Сохранить белизну зубов не просто, а очень просто, подумал я, глядя, как мерно двигается его квадратная челюсть.

Некоторое время мы оба сосредоточенно жевали.

– О полисе мы еще потолкуем, – наконец произнес зулус. – А что до стаканов, так это вовсе не обязательная процедура. Я, знаешь ли, и сам не любитель… Вот девочки – другое дело. Сеньоры там, сеньорины… – Он мечтательно прижмурил глаза. – Так что насчет девочек? Пойдем пошарим по кабакам?

– Лично я отправлюсь к морю и солнцу. Девочек и в Петербурге хватает, а теплое море для нас – экзотика.

Не прекращая жевать, Бартон кисло поморщился:

– Ну, к морю, так к морю… Чем не пожертвуешь ради дружбы? Даже девочками…

Он явно набивался мне в приятели. Такое упорство и жертвенность заслуживали поощрения, и пару минут я размышлял, не рассказать ли Бартону мой сон о крысах. Но сны – слишком интимная материя, чтоб толковать о них за кофе и яичницей с ветчиной. С психоаналитиком – еще куда ни шло, но только не со страховым агентом из Таскалусы.

Впрочем, тема беседы уже была обозначена. Легкий сексуальный жанр.

– Будут тебе девочки, дорогой. Там, у теплого синего моря. Там их как мух на сладком пудинге. И сеньориты есть, и сеньоры, и их мужья – во-от с такими рогами!

Я изобразил, с какими, и мой зулус расхохотался.

– Похоже, тебя рога интересуют, Гудмен? Какие? Бараньи, оленьи или лосиные?

– Лосиные. Вешалки делаю из них, – ответил я, припомнив последнюю встречу с Мартьяновым.

Бартон, раскрыв в удивлении рот, уставился на меня.

– Ты ведь вроде бы столяр? Кии строгаешь?

– И это тоже. Зарабатывает тот, кто больше умеет.

Пол под моими ногами дрогнул – к нам шествовал Борис. Тоже в пляжном снаряжении, в соломенной шляпе, шортах и майке, с фотоаппаратом и зеленой сумкой, из которой выглядывал краешек полотенца. Вид у него был самый победительный: шляпа набок, брови веером, заклепки на сумке надраены до блеска. Он сел и окинул зулуса пронзительным взглядом.

– Хай агентам из Подсадены!

Я перевел.

– Вообще-то я из Таскалусы, – сказал Дик, – но это мелочи, не достойные внимания джентльменов. Угощайтесь!

Он положил на стол пачку жвачки – на этот раз с розовым квадратиком. Я взял одну, а Боря-Боб – все остальное, в соответствии со своей комплекцией. Потом он вытащил монету в пятьсот песо – новенькую, блестящую, красивую, с благородными профилями королевской четы – и начал подбрасывать ее в воздух. Раз подбросил, второй, а на третий поймал в ладонь и скрутил в трубочку.

– Инкредэбл! – восхитился Бартон. – Невероятно! Наш друг Боб и в самом деле всего лишь торгует фруктами?

– Это опасное занятие, – пояснил Боря, когда я перевел ему вопрос. – Разборки, стрелки, конкуренты, должники, то да се… Всякое бывает.

– И трупы тоже? – поинтересовался Бартон, выкатив глаза. – Как Боб разбирается с конкурентами? Вот так? – Он оттопырил большой палец и чиркнул себя по горлу.

– Кто, я? Каленый пятак тебе к пяткам! Да я и мухи не обижу! – воскликнул Борис, хлопнув огромной ладонью по столу. Стол застонал, но выдержал.

Мы поднялись и, выйдя из ресторана, окунулись в знойный, насыщенный запахами асфальта и зелени воздух. Небо было безоблачным, и палящий солнечный жар навевал воспоминания о Калахари, Нубийской пустыне и Сахаре. Впрочем, до Сахары было рукой подать – всего-то пятьсот километров к югу.

– Ну и жарища! – недовольно пробормотал Боб. – А черному хоть бы хны… Небось у них в Трихамате еще пожарче!

Всю дорогу до пляжа они молчали, но когда мы устроились на лежаках под пестрыми зонтиками, окунулись по первому разу, а затем разглядели и обсудили всех близлежащих сеньорит, затеялась серьезная беседа. Боб, как оказалось, был поклонником кунфу и карате (искусства, абсолютно необходимые торговцу фруктами), а Дик отдавал предпочтение таиландскому боксу. Они принялись обсуждать достоинства этих систем, размахивая руками, все больше горячась и накаляясь, и наконец совсем отказались от переводчика (то есть от меня) и перешли на выразительный язык междометий и жестов.

Бартон, свирепо оскалившись, отодрал деревянную планку от лежака, переломил, сложил вдвое и перешиб одним ударом. Боб снисходительно усмехнулся и начал молча разбирать свой лежак: под верхними планками были бруски посолидней, сантиметров в пять, сухие и прожаренные солнцем до гранитной твердости. Вскоре от них остались щепки, а звуки ударов и азартные возгласы привлекли к нам внимание сеньорит, сеньор и их сеньоров. Одна из них, костлявая желчная англичанка лет под шестьдесят, что-то с возмущением втолковывала супругу, такому же костлявому и желчному; он наконец поднялся, окинул нас злобным взглядом и побрел к набережной. «Не иначе как за полицейскими», – с тревогой подумал я.