Проклятая солома!

— Вот тут я и поняла, какую она допустила ошибку…

Подходящие случаю слова слетали с губ Пандоры, лицо ее не покидала вежливая улыбка, но если бы кто-нибудь спросил ее, о чем, собственно, беседуют с ней гости на балу бабушки, она вряд ли смогла бы ответить.

Она никогда ни от кого не пряталась, но сейчас, когда она стала падшей женщиной, ей хотелось исчезнуть. Спрятаться от всего мира, а главным образом от себя самой.

Конечно, она не ощущала себя обесчещенной — она понятия не имела, как должна себя чувствовать женщина в таком положении, но мысли ее путались.

Она все еще не могла до конца в это поверить. Господи, она потеряла невинность! Нет, не потеряла, как теряешь перчатку или веер. Она отшвырнула ее, и с огромным наслаждением.

Это, может быть, был самый прекрасный момент в ее жизни, который она когда-либо испытывала и какой, возможно, больше никогда не повторится. Никогда, даже в самых своих тайных мечтах она не представляла, что значит находиться в объятиях Макса.

— Мисс Эффингтон?

Ее собеседник выжидающе смотрел ей в лицо. В любой другой момент Пандора с удовольствием поговорила бы с гостями, но этим вечером она не могла найти силы для светской болтовни.

— Простите меня, пожалуйста, — произнесла она с извиняющейся улыбкой. Я отдала невинность мужчине, который, как я думала, любит меня, а оказалось, что он просто хотел вынудить меня выйти за него замуж, поэтому у меня нет желания вести пустые беседы с малознакомыми людьми. — Я только что вспомнила, что мне нужно идти.

Пандора вежливо кивнула и пошла прочь, старательно изображая на лице озабоченное выражение.

Она прошла сквозь толпу гостей, едва ли замечая приветствия, несущиеся со всех сторон. Даже когда дочери Джорджины — Кассандра и Филадельфия, ее кузины и почти ровесницы — попытались заговорить с ней, она извинилась и пошла прочь. Они сгорали от нетерпения поговорить о Максе, а ей этого вовсе не хотелось, хотя все ее мысли были только о нем.

Как она раньше не поняла! Макс хотел выиграть. И только.

О Боже, как больно это сознавать. Она никогда не думала, что эта мысль может так сильно ранить ее, и не представляла, как дальше будет с этим жить. Ей казалось, что у нее из груди вырвали сердце. Горючие слезы жгли ее, и она пыталась не разрыдаться. Пандора гордо приподняла подбородок. Она не прольет ни единой слезинки! Во всяком случае, здесь. При людях.

Сколько будет длиться эта мука? Сколько еще пройдет времени, прежде чем она обретет душевное равновесие?

Когда она снова станет сама собой?

Пандора взяла бокал шампанского с подноса проходившего мимо слуги и задумчиво сделала глоток. Слезы тоже были для нее новым ощущением. Она никогда раньше не плакала из-за кого-либо и вообще не могла вспомнить, когда плакала в последний раз. Любовь принесла ей разнообразие неизвестных ранее неприятных чувств: смущение, ревность и эту острую душевную боль.

Пандора окинула взглядом заполненный гостями зал для танцев. Макса не было видно, но она сомневалась, что он поступит как порядочный человек и вернется в Лондон.

Овладев ею, он таким образом добился победы и не уедет, не потребовав приза.

Пандора старалась не думать об их предстоящей встрече. Что он скажет?

И что скажут все вокруг? Ее удивляло, что присутствующие на балу еще не судачат о ее падении. Она привыкла быть в центре сплетен, но была уверена, что Макс никогда не предаст огласке то, что произошло между ними. Тем не менее она не могла отделаться от неловкого чувства, будто каждому известно о случившемся в конюшне. Может, она изменилась и теперь все видят свидетельства ее порочности?

Конечно, нет. Это всего лишь угрызения совести и плод ее разгулявшегося воображения. Этого никогда не случалось раньше, но и ее проступки никогда не были столь серьезны. Она залпом допила шампанское и подумала: неужели ей действительно предстоит жить всю жизнь с прозвищем Шалунья? Ах, впрочем, какое это имеет значение после того, как она потеряла и сердце, и невинность?

— Мисс Эффингтон, могу я пригласить вас на танец?

Перед ней стоял высокий красивый джентльмен с грустным лицом и приятными глазами. Она смутно припомнила, что видела его на скачках.

— Конечно, — пробормотала она, ставя пустой бокал на поднос, и в сопровождении нового партнера заскользила в танце, Слава Богу, это не вальс. Ее бабушка обожала вальсы и настаивала, чтобы их исполняли чаще других танцев. Меньше всего Пандоре сейчас хотелось оказаться в объятиях мужчины. Любого мужчины.

Она без усилий выполняла па кадрили, почти не думая, что делает. Ее взгляд скользил по сторонам. Ее бабушка-герцогиня и ее мать сидели на возвышении и вели тихую беседу. В этом не было ничего странного, если бы не их постоянные взгляды в ее сторону.