Л.Александренко
Среда обитания
Он сидел по пояс в воде, оборванный, бородатый, и хрипло бубнил:
– Пусти к огню, мужик, пусти!
Глаза у него были тоскливые, с сумасшедшинкой.
Еще секунду назад в тихой заводи, где я набирал воду, никого не было. Я отгонял ладонью мелкий осенний сор, качавшийся поверху. Вдруг что-то рухнуло в воду, и посередине неглубокой ходуном заходившей заводи явилось мне нечто - в драной штормовке, латанных на коленях джинсах и дурацкой летней кепочке с красным пластмассовым козырьком, натянутой ниже ушей. Одна нога этого существа была босая, зато на другой красовался болотный сапог ядовито-зеленого цвета. "Нечто" выжимало бороду, нетерпеливо лягало воду босой ногой и простуженно сопело, нагоняя на меня оторопь:
– Пусти, говорю, погреться. Пусти! Сыро ведь!
В подобной ситуации наши опытные предки бормотали "Чур меня! Чур!" и осеняли себя крестным знамением. Что делал я неизвестно. Потому что нашел себя уже у костра. Рядом незнакомец, блаженно ухая, наскакивал на огонь то одним, то другим боком - обсыхал. От его лохмотьев и даже от бороды шел пар. Над костром томился котелок с гречкой. Когда повесил - не вспомнить. В голове на разудалый мотив "Камаринской" отзванивало: "Тятя, тятя, наши сети притащили..." Да что же они такое притащили в конце концов?!
Мой влажный гость стащил свой единственный сапог и с огорчением помял его.
– Снашивается! Сюда бы авиационную резину...
– Скажите, - пролепетал я, - скажите! Вот там... в воде... вы как-то... откуда-то... вы что, упали?
Незнакомец даже подпрыгнул, по-птичьи взметнув руки.
– Я? Упал?! Да я, если знать хочешь... Сам ты упал! С печки бряк!
От костра потянуло аппетитным духом, и он внезапно успокоился, принюхиваясь.
– Хороша каша! Давно горячего не клевал.
Я навалил ему в миску каши. Он совсем подобрел и, запихивая в себя гречку ложку за ложкой, бормотал с набитым ртом.
– Надо же, "упал"! Ты возле берега хоть одно дерево увидь! В прошлый сезон туристы костер палили и бросили. На берегу все по эту сторону выгорело. "Упал"! Откуда падать-то? С берега? Так с него до воды носом можно дотянуться. Рад бы упасть. Рыбы нахватать врасплох. А то пуганая она.
Облизал ложку и вдруг насупился:
– Ты сам-то городской?
– Городской.
Он совсем помрачнел.
– А сюда зачем? Случайно, не меня отлавливать присланный?
Звон в голове становился все оглушительней.
– А зачем вас... э-э-э... отлавливать?
Незнакомца от негодования снова просто взметнуло над землей.
– То есть как - зачем? Ты совсем что ли? Для эксперимента!
("Тятя, тятя, наши сети..." Все! Сейчас бросится!)
– Может, еще каши?
– ласково спросил я, ногой незаметно подвигая к себе толщенную ветку, заготовленную для костра.
– Э! Э!
– отпрянул незнакомец.
– Ты жердь-то не хватай! Ложь, говорю ложь на место! Я, может, в Красную книгу уже занесенный... Да не псих я, не псих!
Теперь разозлился я:
– А что городите? Отлавливай вас, не отлавливай...
Он задумался.
– А может, и зря, что не за мной. Обносился я совсем. По камышам изодрался. Прошлая экспедиция, когда меня отловила, в город завезла. Изучать! Очень я им ценный оказался. На мне кто на докторов, кто на начальников разных очень даже охотно защищался. Только нельзя мне в городе. Тоскую. Пищу не принимаю. Умом думаю: есть надо, а нутро не берет. Они мне и рыбки красной из заказов, и икорку всех цветов, а я - ни-ни! Даже мотыля достали такого - рыбак свою снасть за него прозакладывает, а я нос ворочу. Чуть не помер. Ну и отпустили! Только окольцевали напоследок.
– Что-что?
Гость вздохнул.
– Окольцевали! А все озеро! Волочет к себе. Держит.
– Так вы рыбак, значит, - догадался я, - заядлый? "И чокнутый!", добавил я про себя.
– Ладно, ты меня накормил, обогрел... стосковался я по разговору. Хоть я - научная тайна, даже подписку давал, чтоб мое разглашение всемирного помрачения умов не вызвало. Этой, как ее, нездоровой сенсакции!
– Сенсации, - машинально поправил я.
– А ты не перечь!
– огрызнулся он.
– Молод еще! Не оперился! Ученые все, а как человека излечить - так их нет. "Вот создадим институт! Утвердим смету! Сделаем обследования-расследования!"
Он вдруг обхватил свою голову и стал ее раскачивать из стороны в сторону, словно хотел насовсем оторвать.
– Ох, наказание какое!
– выл он.
– Ох, фукция моя окаянная!
– Послушайте!
– не выдержал я.
– Вы же себе голову оборвете!
– Не помочь мне! Ох, не помочь!
– завывал тот.
– Фукцию я здесь исполняю, фукцию! Понял?! И некуда мне от нее укрыться.
– Это что же за функция у вас такая?
Гость, видно, почуял за вопросом снисходительную усмешечку. Он бросил выть и раскачиваться и тихо сказал: