Дыбенко, избранный, как и Ленин, делегатом Учредительного собрания от моряков Кронштадта, послал Чернову записку с предложением избрать Керенского и Корнилова секретарями президиума. Чернов, не поняв насмешки балтийца, развел руками и несколько удивленно заявил: "Ведь Корнилова и Керенского здесь нет".

Когда закончились выборы президиума, Чернов разразился полуторачасовой речью, излив в ней всю горечь и обиды, нанесенные большевиками многострадальной "демократии". В заключение своего словоизвержения он предложил почтить вставанием память тех, "кто пал в борьбе за Учредительное собрание".

В. И. Ленин так передал свои впечатления об этом беснующемся сборище врагов народа: "После живой, настоящей, советской работы, среди рабочих и крестьян, которые заняты делом, рубкой леса и корчеванием пней помещичьей и капиталистической эксплуатации, - вдруг пришлось перенестись в "чужой мир", к каким-то пришельцам с того света, из лагеря буржуазии и ее вольных и невольных, сознательных и бессознательных поборников, прихлебателей, слуг и защитников...

Это ужасно! Из среды живых людей попасть в общество трупов, дышать трупным запахом, слушать тех же самых мумий "социального", луиблановского фразерства, Чернова и Церетели, это нечто нестерпимое"{8}.

...Заседание продолжалось.

Контрреволюционно настроенное большинство Учредилки отвергло предложение утвердить декреты Совнаркома. Посланцы буржуазии отказались даже обсуждать "Декларацию", показав этим самым свои подлинные контрреволюционные цели. Большевики покинули Учредительное собрание.

Прилегающие к Таврическому дворцу улицы огласились громкими криками. Приближалась демонстрация из эсеровских дружинников, уцелевших от арестов, буржуазной части студенчества, чиновников - членов партий кадетов, эсеров и меньшевиков. Они с бранью, визгом быстро заполнили Литейный проспект. Над пестрыми рядами колыхались зелено-розовые, желтые и белые знамена, плакаты с кадетскими, меньшевистскими и эсеровскими лозунгами.

Железняков окинул взглядом демонстрантов. Ему показалось, что он видит запомнившиеся на всю жизнь лица Сохачевского, Митрофанова... Враги революции! Они были и его личными врагами! Эх, если бы можно было скомандовать дать залп, смести с лица земли эту шваль. Но... нельзя! Приказано не допускать кровопролития. Железняков быстро взобрался на высокую каменную тумбу.

– Внимание!

Его голос утонул в криках толпы.

Железняков повысил голос:

– Внимание!.. Тише!..

Демонстранты постепенно стали умолкать. Выждав немного, Железняков внушительно объявил:

– Прошу не задерживаться и немедленно очистить улицу!

В ответ на это раздались возгласы:

– Не уйдем! Мы приветствуем избранников народа!

– Долой большевиков!

– Да здравствует Чернов!

В воздух угрожающе поднялись трости и кулаки. Громче прежнего, тоном, не терпящим возражений, Железняков категорично потребовал:

– Разойдись!

Толпа надвигалась на него еще более угрожающе. Раздались новые выкрики:

– Разбойники!

– Насильники!

Железняков обратился к стоявшему рядом с тумбой Ховрину:

– Ну что ж, придется...
– Железняков не договорил, так как Ховрин понял его мысль и скомандовал матросам, стоящим за решеткой, окружающей Таврический дворец:

– В ружье, товарищи, за мной!

Визжа, ругаясь, толкая друг друга, сбивая с ног, демонстранты бросились врассыпную.

Но через несколько минут мостовая снова заполнилась толпой. Эсеровские дружинники начали стрелять из револьверов.

Матросы рассыпались вдоль ограды, приготовившись к решительному отпору. В их адрес раздавались угрозы, оскорбления.

– Предупреди их еще раз, - сказал Ховрин Анатолию.

Железняков снова поднялся на высокую тумбу:

– Господа! Последний раз требую: разойдись!

И снова сквозь шум и гам донесся чей-то истеричный голос:

– Чего смотреть? Бей его!

Убедившись, что уговорами здесь не возьмешь, Ховрин, заранее предупредивший бойцов, громко скомандовал:

– По врагам революции... пли!

Грянул залп... в воздух.

Улица загудела от панического рева. Демонстранты бросились бежать в разные стороны, топча и разрывая свои знамена и плакаты, оставляя на мостовой шапки, галоши, муфты...

На совещании большевистской фракции Ленин сообщил о решении Центрального Комитета. Все большевики депутаты должны отказаться принимать участие в работе Учредилки и уйти из зала на хоры.

– Правильно, Владимир Ильич!
– единодушно одобрили члены фракции.

...Была уже поздняя ночь.

Заседание Учредительного собрания возобновилось речью меньшевика Скобелева, бывшего министра труда, который вместе с другими членами Временного правительства был арестован, а затем освобожден Советским правительством.