Саакадзе вопросительно смотрел на Трифилия, в раздумье поглаживающего бороду.

– Если совета ждешь, Георгий, думаю, ты прав; осторожность - главный спутник государственного мужа. Но сразу же не отказывай, тяни, сколько можешь. Послов в Стамбул обещай.

– Торговые дела не терпят оттяжки. Я заверил амкаров и купцов в том, что вывоз марены, шелка, кожи и шерсти сильно увеличится, заверил в беспрерывном движении по новому торговому пути иноземных караванов. Под шум весов и аршинов мы сумеем вооружить постоянное войско. А насчет военных дел можно сослаться на предстоящие княжеские съезды. Когда вырешатся пожелания Картли, послы выедут в Стамбул.

– Только поверят ли умные турки, что ты нуждаешься в советах князей?

– Тогда сошлюсь на церковь.

– Церковь? Не стоит крестом дразнить полумесяц. Но полумесяцем дразнить "льва" необходимо.
– Трифилий тяжело опустил руки на крест.
– Кстати о церковном съезде напомнил: конечно, епископы и митрополиты о торговых делах заговорят. Военные союзы католикос решил обдумать. В Русию надо отправить послов...

– Разве святой отец о чужеземных делах решил с пастырями совещаться?

– И об этом тоже... Все нити тянутся к одному узору...

Саакадзе притворился встревоженным: церковь всемогуща. Он беспрекословно во всем подчинится наместнику неба и решениям преподобных отцов церкви, но он знает: султана и шаха надо убеждать мечом, а не крестом.

– Решать, может, придется кресту, а убеждать непременно мечу... Поэтому католикос без тебя, Георгий, определений собора не вынесет.

– Аминь!
– облегченно вздохнул Саакадзе. Он именно этого и хотел добиться.
– Если благополучно закончу переговоры с Турцией, новый храм в Тбилиси воздвигну.

– Не только в Тбилиси, - загадочно прищурился Трифилий, - все храмы, разрушенные персами, надо восстановить... На том будет первое слово католикоса.

"Грабители!" - чуть было не вскрикнул Саакадзе, но не вскрикнул:

– Думаю, этого захочет и правитель. Только где взять столько монет?

– Надо найти, Георгий. В этом залог успеха задуманного тобой плана, сдержанно, но твердо заключил настоятель.

Саакадзе задумчиво прошелся по келье. Свет лампады растекался по сумрачной фреске. Так вот за какую плату церковь утвердит постоянное войско! Но этим не ограничатся святые отцы, еще многого потребуют. Трифилий недаром сказал: "Первое слово католикоса".

Послушники вовремя внесли яства и густое монастырское вино.

Черный князь отличался широким гостеприимством. В его кладовых и подвалах было все лучшее, что могло дать не только монастырское хозяйство, но и грузинское и не грузинские царства.

Дружеская беседа тянулась до первого предвестника утра. За столом говорили только о веселом. Отцу Трифилию было чем вспомянуть молодость, и он не стеснялся былого буйства и отваги. Не стеснялся и былых обильных утех.

Нашел бы и Саакадзе, что вспомянуть: битвы, скитания, пути человеческих страстей. Но он застенчиво молчал об этом.

Так, довольные друг другом, они удобно восседали в глубоких монастырских креслах, наслаждаясь вином и веющей из темного сада прохладой...

Наутро Бежан попросил отца оказать честь его келье. Нехотя Саакадзе исполнил просьбу. Он никак не мог примириться с монашеством сына. То, с чем собирался бороться, угнездилось в его семье... Но, войдя в просторную светлую келью, Саакадзе смягчился. Длинный стол уставлен красивыми кувшинами, полными благоухающих роз. Фолианты, свитки, древние гуджари, разноцветные чернила, тонко отточенные гусиные перья говорили о любви к труду и науке: "Кто путешествует ради науки, тому аллах облегчает дорогу в рай", - припомнилось Саакадзе...

Вскоре он понял, что сын не совсем бескорыстно пригласил его. Бежан напомнил, как преданно сражались кватахевцы, сколько храбрецов пало. Монастырь оскудел монахами, воинами, конями. А сколько запасов съедено! Виноградники не возделаны, розовое масло наполовину убавилось. Застой в монастыре, даже пиявки в Тваладском озере не плодятся...

Удивленно рассматривал Саакадзе своего сына. В кого он? "У нас в роду купцов нет. У Эристави... да, пожалуй, Зураб тоже так говорил бы, если бы огромные трофеи не обрадовали его, как и других князей".

– Ты говоришь - убытки? Но если память моя по-прежнему крепка, не вижу - в чем? Благодаря моим заботам шах Аббас не тронул Кватахеви. Я тоже не нарушал ход жизни обители. А если монастырские дружинники дрались, то так поступали все. Надо было защищать святую церковь или нет?

– Я не об этом напоминаю, мой отец. Ты всегда был другом Кватахеви. Да не оскудеет и теперь твоя десница при дележе.

– Дележе? Ты о чем?

– Католикос решил усилить церковь угодьями и людьми. Тебе как полководцу предоставится определить: сколько следует каждому монастырю...