11 сентября был заслушан Центральным Комитетом информационный доклад военного министра генерала Верховского. Не будучи членом ПСР, генерал Верховский этим докладом хотел засвидетельствовать свою высокую оценку роли ПСР в установлении нового демократически-республиканского строя и содействии укреплению боеспособности армии на прочной основе ее демократизации. Генерал Верховский нарисовал яркую картину распада армии в результате Корниловского выступления, особенно ввиду того, что непосредственно после объявления Корнилова мятежником армия получила приказ правительства -- продолжать выполнять его оперативные распоряжения. Ни один человек не хотел верить, чтобы такое, противоречащее всему предыдущему, распоряжение могло быть подлинным. Вообще необыкновенно участились случаи нападения солдат на офицеров, выстрелов и бросания гранат в окна офицерских собраний и т. п. Верховский считал, что удержать солдат в окопах можно лишь в том случае, если одновременно им публичными демонстративными актами власти будет доказано, что у нее нет никакого намерения затягивать войну, а наоборот, делается все возможное для приближения демократического мира. Верховский, далее, доказывал, что личный состав армии чрезвычайно раздут, что армию такой численности в данный момент невозможно снабдить и прокормить, что сравнительно с числом бойцов слишком велико число обслуживающих их и т. д. Все это требует сокращения численности армии, но придания воинским соединениям более ударного характера, радикальной чистки командного состава от элементов, возбуждающих полное недоверие солдат и вообще целого ряда коренных реформ. Верховский не скрыл, что в составе Временного правительства по отношению к нему создалась сильная оппозиционная группа и что сам министр-президент занял такую неопределенную позицию, что Верховский опасается, как бы его с его планами реформ не выдали [с] головою этой оппозиции, -- в частности, не прощающей Верховскому ни его попытки открыть военные действия против мятежной ставки и Корнилова, ни его стремления установить дружную совместную работу с советами, вплоть до их левого, большевистского крыла, где оно держится в границах некоторой умеренности и лояльности.

Доклад произвел такое тягостное впечатление картинами разложения армии, что вопрос "о конструкции прочной республиканской власти" пришлось отложить.

В том же собрании пришлось снова заняться вопросом об отклонении от партийной дисциплины на местах. В этом смысле было доложено о почти большевикообразной агитации старого члена партии, бывшего каторжанина Прошьяна 60, в Гельсингфорсе61 и решено было отозвать его оттуда в мягкой форме, но совершенно решительно; доложено было и о том, что вследствие нечеткости партийной линии руководящих партийных работников в Гельсингфорсе -- Прошьяна, Устинова62 и некоторых других -большевики захватывают под свое влияние матросские массы, не встречая отпора. Положение было признано настолько серьезным, что решено было командировать в Гельсингфорс В.М. Чернова для выяснения и выпрямления партийной линии поведения. Несколько ранее, как указано выше, пришлось командировать специально в Казань для обследования тамошних распрей, неурядиц и раскола в организации одного из ветеранов революции и партии А.Ю. Фейта. При этом впервые было отмечено опасное для партии явление: в Казани большинство организации, откинув обязательную партийную дисциплину, открыто брало более левый, сравнительно с партией, курс; это дало право меньшинству не подчиняться большинству, и, во имя верности партии, отклониться; но, по ближайшему ознакомлению с позицией отколовшегося меньшинства, оказалось, что и оно не сообразуется с партийной линией поведения, а берет курс значительно правее. И далее, на собрании 12 сентября, была заслушана целая серия докладов людей с мест. Доклад из Москвы трактовал специально "о партийной розни" и, в частности, о протестах со стороны некоторых организаций против статей Чернова. Об обострении разногласий в рядах партии упоминали и другие доклады.

В связи с констатированием этого разнобоя в партийных рядах явилось опасение, как бы на Демократическом совещании партия не оказалась разделенной, а потому и не утратила своей руководящей роли. После долгих и порою острых прений были приняты очень жесткие в смысле дисциплины постановления. Партия должна выступать как безусловно единое целое. Особенно же едины должны быть выступления Центрального комитета. Тут не может быть места индивидуальным выступлениям. В случае решительного несогласия отдельного члена ЦК с большинством он не имеет права публично говорить об этом несогласии; максимум дозволенного для него в Демократическом совещании, советских организациях и т. п.
– - это воздержание от голосования, однако без права мотивировать свое воздержание. Лишь в закрытых партийных собраниях члены ЦК имеют право говорить о своих разногласиях с его большинством; но и здесь ЦК может оговаривать особые случаи или вопросы, в которых возможность всякого разговора о разногласиях и особом мнении устраняется.

Только как будто обеспечив таким образом будущее единство выступлений, Центральный комитет перешел к вопросу, столько раз откладываемому -- о конструкции будущей правительственной власти.

Одна группа с Черновым во главе устанавливала прежде всего, что кадетская партия как целое несомненно была на стороне Корнилова во время мятежа и потому никоим образом не может быть представлена в правительстве, защищающем демократическую революцию. Тяга к военной диктатуре конституционно-демократической партии не случайна. Она -- продукт общей эволюции этой партии и тесно связана с ее позицией в аграрном, рабочем, национальном и военном вопросе. Возвращение кадетов в правительство сделает его неустойчивым и поразит его бесплодием. Во всех основных вопросах государственной жизни -- об аграрной реформе, о защите прав рабочего на стабилизированную реальную заработную плату и на контролирующее участие в управлении производственным процессом, о децентрализации и правах национальностей, о демократическом мире -- министры-кадеты занимают позицию, противоположную министрам-социалистам. Ни те, ни другие оказываются поэтому недостаточно сильны для того, чтобы доставить торжество своей политике63, но достаточно сильны, чтобы помешать противникам проводить их политику. В результате власть оказывается стерильной. Она неспособна ни на один решительный шаг, ибо, сделав его в том или другом духе, она вызывает правительственный кризис и демонстративный уход в отставку той или другой стороны. Правительство, способное лишь на взаимонейтрализацию составных частей, не заслуживает даже имени правительства; оно бессильно на зло и на добро; своим топтаньем на одном месте в эпоху, требующую больших решений и больших дел, оно теряет последние остатки былого престижа. Существование такого правительства -- прямая опасность для демократического и республиканского режима: тягучей бесплодностью своего прозябания оно для многих справа, так и слева, -- живой аргумент за свою противоположность -за "твердую и единую власть", за диктатуру. Теперь, после того, как явные корниловцы так явно и безысходно провалились, заключить мир и союз с корниловцами стыдливыми и замаскированными -- ни с чем несообразно; это значит дразнить массы, а до чего их можно додразнить -- это превосходно понимают большевики, которые только потирают руки при виде того, как самоубийственно компрометируют себя восстановлением изжитых жизнью союзов центровые социалисты.

Лидеры правых и правоцентровых настроений, напротив того, доказывали, что нельзя всю партию кадетов обвинять в соучастии с корниловцами; что в ней есть элементы, чистые от всякой связи с ними; что в кадетской среде есть чрезвычайно большое количество квалифицированных общественных деятелей с большим опытом практической земско-городской и государственной работы; что нельзя с легким сердцем ставить крест на них и этим отбрасывать от революции разные промежуточные элементы, в чьих глазах работа оппозиционного "Прогрессивного блока"64 Государственной думы и роль думских элементов в начале революции окружают известным ореолом имена людей, поскользнувшихся на корниловском движении. Кадетская партия -- все же самая левая из буржуазных партий. Правда, она увлеклась чисто партийной враждой к сменившим в правительстве ее деятелей представителям рабочего и социалистического движения. Но есть опасность, что ультимативный отказ ей в допущении в состав правительства будет понят, как отказ от сотрудничества со всею несоциалистической Россией. Другое дело, если бы, например, удалось привлечь в состав кабинета некоторых крупных, прогрессивно настроенных деятелей торгово-промышленного мира или некоторых кадетски мыслящих людей не в качестве представителей партии, а персонально, в качестве деловых фигур, специалистов. Словом, представители этого крыла ЦК, идя на уступки, подчеркивали, что согласны не настаивать на образовании правительства по соглашению с кадетской партией, а лишь на сохранении коалиции также и с "цензовыми" элементами65 русской общественности. Равным образом они уже не отрицали ошибок прежней правительственной коалиции: ее отрыва от общественного контроля и ответственности перед органами демократической общественности, ее бездейственности в вопросах внешней политики.

Обсуждение кончилось компромиссом. В принципе было принято 1) продолжение коалиции с цензовыми элементами, но при непременном условии твердой внешней политики в духе русской революции и ликвидации безответственности власти, 2) Временное правительство и впредь, до созыва Учредительного собрания, должно быть ответственным перед некоторым временным органом (Предпарламентом), который должен быть создан из представителей организованных сил страны, причем цензовым элементам в этом органе может быть отведено лишь меньшинство мест и 3) Созыв Учредительного собрания не должен быть более откладываем.

Первое из этих предложений было принято 10 голосами против 2, второе -8-ю против 1 при 2 воздержавшихся, и третье -- единогласно. Единогласно же было решено придать третьему требованию ультимативный характер.

Этот ультимативизм, впервые прозвучавший в разговорах ЦК с правительством, требует особого пояснения.

Он является заключительным аккордом целой эпопеи долгой предыдущей подспудной борьбы за срок созыва Учредительного собрания.

Трудовая демократия с самого начала заручилась обязательством первого Временного правительства (буржуазного состава, с единственным "советским" человеком А.Ф. Керенским в своей среде, в качестве "заложника демократии", как шутили тогда) возможно скорее созвать Учредительное собрание, не используя военных обстоятельств для его откладывания. Не встретив в этом пункте ожидаемого сопротивления, на этом первое время советские деятели и успокоились, хотя время от времени, по раз заведенному порядку, требование поспешить с созывом Учредительного собрания на различных советских съездах, конференциях и митингах повторялось.

Вместо "немедленного" созыва Учредительного собрания началась чрезвычайно медлительная подготовка к нему.

Конечно, перед глазами деятелей того времени не было опыта целого ряда послевоенных революций, который свидетельствует, что Учредительное собрание, не собранное немедленно, или теряет всякие шансы быть собранным или, будучи собрано, лишается возможности полновластно и беспрепятственно выполнять свои функции. Быть может, если бы эта истина сознавалась, буржуазные партии не старались бы так упорно оттягивать его созыв, а трудовые и социалистические не отнеслись бы так формально к вопросу о преодолении сопротивления.