Если же говорить об истории уже собственно Новгорода (с VIII-IX вв.), то многое позволяет предположить, что он сразу же зачинался еще до официального Крещения Киева, как город православно-христианский, причем ранненовгородское Православие с его особым почитанием Софии Премудрости Божией хранит в себе еще и генеалогическую загадку (как, впрочем, и разгадку) самого Дома Рюриковичей.

Общепринятая историография изображает крещение Новгородской земли как деяние знаменитого Добрыни Малховича, «уя» (дяди) святого Владимира, совершенное «огнем и мечом», а сам Новгород и вообще русский север как своего рода «языческую Вандею». Однако даже простое внимательное прочтение собственно новгородских книжных источников выявляет картину значительно более сложную. Вспомним, что Северная Русь в древние времена была органической частью Северной Европы в целом, в которой противостояние Христианства и «язычества» не приобретало такой трагической остроты, как, скажем, в Римской империи (уничтожение христиан язычниками) или, скажем, в Египте (уничтожение Александрийской библиотеки уже христианами). Вспомним, что за «круглым столом» короля Артура друид Мерлин соседствует с архиепископом Кентерберийским, а в Эддах соседствуют дохристианская космогония и христианская историософия. И только при Каролингах начинается уничтожение целых этносов — например, саксов, бретонцев, — по вероисповедному признаку…

И все же «языческим» или христианским был Русский Север в преддверии официального Крещения Руси?

В «Повести древних лет, яже съдеяшася в Великом Новегороде» рассказывается: «В лета благочестивых великих князей наших русских живущим новогородцем в своей слободе и со всеми землями в мере и совокуплении, прислаша немцы от всех седмидесяти городов посла своего. Биша челом архиепископу новогородскому, и посадником, и тысяцким, и всему Великому Новугороду глаголюще: „Милыи наши соседы! Дайте нам место у себе, посреде Великого Новагорода, где поставити божница по нашей вере и обычаю“. И новогородцы отмолвивша им, рекуще: „Милостию Божиею и Его Пречистыя Богоматери и отца нашего, господина архиепископа, благословением и молитвою у нас, в вотчине господы нашей великих князей русских, в Великом Новегороде, стоят все церкви православныя, нашей веры христианскиа. Ино кое причастие свету ко тме? Так же и вашей божницы быти как в нашем граде? […] Посадник же Добрыня, ослеплен мздою и научен диаволом, повелел церковь святаго Предтечи снести на ино место, а то место отвел немцом […] И яко же соврешиша немцы ропату свою, и наняша иконников новгородских и повелеша им написати образ Спасов на ропатнем углу, на полуденной стране в верху, на прелесть христианом и на соблазн. И яко же написаша иконописцы образ Спасов на ропате, а архиепископа не доложи, и открыша покров, и абие вскоре том часе прииде туча з дождем и з градом и выбило градом и место то, иде же был написан образ Спасов, и левкас смыло дождем, яко же не явитися ни знамению писанна“.

На первый взгляд, Повесть составлена и записана ревнителями благочестия, хотя и «не по разуму», ибо для какого православного христианина «Спасов образ» будет «на соблазн»… Однако даже чтение комментария к ней, написанного Л. А. Дмитриевым, заставляет несколько иначе задуматься как о ее истоках, так и — сугубо! — о причинах появления и распространения. Комментатор пишет:

«Повесть эта входит в число тех памятников новгородской литературы, в основе которых лежат устные предания местного происхождения (здесь и далее выделено нами — В. К.) […] В. Л. Янин считает, что „существуют заметные признаки достоверности этой легенды“ (В. Л. Янин. Новгородские посадники. М. 1962. С. 88. Прим. 173). Сама легенда, по-видимому, возникла очень рано, не позже XII века, но повесть была написана значительно позже. Е. А. Рыбина („Повесть о Новгородском посаднике Добрыне“ // Археографический ежегодник за 1977 год. М. 1978. С. 79-65) отметила, что хутынский игумен Закхей назван в грамоте, датируемой 1477/78 гг. Следовательно, „Повесть“ не могла быть написана ранее второй половины 70-х гг. XV в. Ярко выраженная антибоярская направленность „Повести“, слова в начале ее о новгородской независимости, явно ощущаемое в „Повести“ осуждение новгородских обычаев — все это говорит о том, что она была написана уже после утраты Новгородом самостоятельности, т. е. опять-таки не ранее конца 70-х гг. XV в. Мы не можем сказать, какова была направленность первоначальной легенды о Добрыне, но характер „Повести“ свидетельствует, что произведение это было создано в демократической среде и в „Повести“ на первый план выступают уже не религиозные мотивы…»

В книге новгородского краеведа и археолога прошлого столетия Василия Передольского, на которую нам придется неоднократно ссылаться (книга была издана только в самом Новгороде в 1898 году и ни разу не переиздавалась ни до, ни после 1917 года) действительно рассказывается о нескольких загадочных храмовых (и не только храмовых) сооружениях, почему-то действительно последовательно разрушавшихся примерно в течение XIII-XVI вв. Прежде всего дотошнейший краевед — он также был автором исследований о доисторических надгробиях ильменцев — указывает на существование в Новгороде по крайней мере до XIII века Православной церкви во имя святого апостола Петра, служба в которой шла, однако, на латинском языке. Эта церковь упоминается и в знаменитом Кириковом вопрошании. Во время войны с меченосцами, то есть католиками, этот храм не трогали, более того, все новгородцы обращались в нее за требами. «Не была ли она Фрязьскою, то есть не принадлежала ли она вообще христианам Римского Православия (здесь и далее выделено нами — В. К.), Фрязинам, и не относится ли первоначальное ее возникновение к векам до разделения Церкви на Восточную и Западную?». По данным В. С. Передольского церковь эта, стоявшая на углу улиц Мало-Михайловской и Нутной, была уничтожена. Также заморские купцы установили в 1156 году православную Пятницкую церковь. Первым же новгородским храмом вообще, по свидетельству Передольского, была православная церковь Праведного Лазаря, установленная в предлетописные времена и полностью разрушенная. После разрушения храма на его месте сохранился Лазаревский холм на Волхове, на котором в XIX веке было возобновлено строительство храма в честь того же святого Четверодневного. Новгородский краевед рассказывает и о том, что тогда же, то есть еще до строительства храмов Св. Пророка Илии и Св. Софии, следовательно, и до знаменитого Добрынина похода, несущего «язычникам» «огнь и меч», в Новгороде стояла православная церковь Св. Марии МагдалыСв. Марии Магдалини (по Евангелию от Иоанна и более подробному истолкованию древних западных экзегетов, сестры св. Лазаря). О том, где стояла эта церковь и что с нею произошло впоследствии, Передольский не говорит, однако его же анализ истории будто бы иного храма может указать на некие своеобразные моменты. В официальном летописном своде сказано: «В 1194 году поставлена бысть в Великом Новеграде церковь древяная святыя Троицы на Софийской стороне, на Редятине улице Щетищи Югорши, а что ныне словет на Новинке. В пергаментном же сборнике под 6673 г. от С. М. записано: „поставиша Церковь святыя цр8ця Щетициницы“. Вскоре, однако, именование этой церкви изменили на Церковь Святые Троицы на Щетиницы. Но в честь какой царицы была поставлена церковь и почему именование храма изменилось? Официально утверждалось, что поставили ее немецкие купцы города Штетина. Однако, в 1194 году они православный храм поставить уже не могли. В таком случае речь шла явно не о городе Штетине (Щецине), а о некоей святой царице, покрытой „щетиной“. В названии храма дохристианская символика, очевидно, слилась с христианской. Можно, разумеется, вспомнить о древнейшем гиперборейском тотеме Белого вепря, восходящем к так называемой „примордиальной традиции“.

Если же мы вспомним о сугубо северном расположении Новгородской земли — Земли Святой Софии, как ее называли сами новгородцы, то получают неожиданное подтверждение догадки некоторых современных авторов. «Но эта страна, — писал в частности уже цитированный нами А. Г. Дугин, — как мы уже говорили, называлась также „Варахи“ — „земля Дикого Кабана“, что точно соответствует греческому корню „bor“, т. е. север, или стране Гиперборее („Лежащей на крайнем Севере“) […] и не случайно, что согласно древнегреческим источникам, гиперборейцы посылали в Дельфы символические дары пшеницы через скифские и более северные русские земли. Любопытно, что слово „Варахи“ напоминает также „варяги“, т. е. легендарный народ, давший русским священного монарха». В то же время щетиной называли в древности женский гребешок для расчесывания длинных волос и даже сами длинные волосы. Древнейшие христианские предания о святой Марии Магдалыне, описывающие ее (вместе с праведным Лазарем, св. Марфой св. Иосифом Аримафейским и св. Максимином) плавание в Рим и Галлию, особо отмечают ее подвижническую жизнь в Сен-Мари де ла Мер (Sainte-Marie-de-la-Mer) в южной Франции, где святая появлялась с длинными, до пят, рыжевато-русыми волосами. Но не несочетаемо ли такое упоминание Земли Дикого Кабана и Равноапостольной жены-мvроносицы? Напомним о древнем искусстве «сочетовати несочетаемое», пронизывающем все средневековое мiровосприятие и всю науку — от апофатического богословия Восточных Отцов до западных алхимических изысканий. А пока что заметим, что в народных преданиях образ «длинноволосой жены» или даже «царицы» зачастую несет в себе и очевидно хтоническо-инфернальный оттенок. Нас не должно это удивлять. Традиционно-сакральная символика всегда «двоится»: так «умный свет» для святого оказывается адским пламенем для грешника, Рожество святаго Иоанна Предотечи — день строгого поста — это и день цветения папортника и «русальих игрищ» (на это неоднократно указывал в лекциях Вл. Микушевич) и т. п. Что уж тут говорить о загадочной «Щетицинице»? Это славянские Марена, Марина, Мара, мора, кикимора, французская Cauchemar (женского рода). У карпатских русинов это лисова панна, няука, пэрэлэстница, вiтреiца, майка — молодая женщина с длинными волосами, но без спины и с открытыми внутренностями. Это divje devojka, хозяйка оленей, питающая их молоком. К ней входят молодыми, а выходят глубокими стариками… Но по «Золотой легенде» Мария Магдалыня — яфетического царского рода (ее родители — Сир, т. е. Кир, и Евхария), бежавшая из свиты Иродиады, а в канонических Евангелиях Спаситель изгоняет из нее семь бесов (Лк. 8. 2), то есть именно яфетических «божеств», которым она, как царевна, могла служить. Столь изобилующее канонически неподтвержденными (но и нигде не отвергнутыми) двойственными подробностями житие и могло в числе прочего сказаться на судьбе древнейшего, построенного в ее честь еще во времена церковного единства храма, в дальнейшем разрушенного и по мере постепенной «морализации» и институционализации церковного сознания обретавшего новые имена — «святой царицы Щетициницы», а затем и Святой Троицы.

Не меньше загадок скрывает и упоминание В. С. Передольским двух разрушенных монастырей. Первый из них разрушен еще примерно в X веке. Он носил название Зверинский монастырь. Второй — в XVI — XVII вв. — монастырь святого Аркадия или Аркадский, на месте которого после существовала тоже разрушенная деревня Аркажа. Впрочем, и местность вокруг бывшего Зверинского монастыря также вплоть до XIX века носила название Зверинец. Из дальнейшего изложения загадки этих имен (да и причин гибели монастырей) приоткроются, здесь же достаточно сделать лишь несколько наиболее общих замечаний. Еще Гомер упоминал об участии аркадийцев в осаде Трои, в дальнейшем через Аркадию на север двигалась Приамова линия троянских царей. Сами же Аркадийцы утверждали, что ведут свой род от некоего баснословного божества земли Аркаса, что в переводе означало «медведь». Аркас, согласно мифологии, был сыном нимфы Каллипсо, главной звезды Большой Медведицы (звезда Аркас «возглавляет» Малую Медведицу). Artaios, «медвежий» — эпитет кельтского Меркурия (при галльском arto, медведь; греч. ARKTOS — имя Кентавра (Кутувра или Китовраса). Имя кентавра у Гесиода — ARKTOYROS — обозначение Арктура, стража Большой Медведицы в созвездии Волопаса. Медведь — первопредок и первоцарь: отсюда кельтский король Артур, но отсюда и «секретные», «непроизносимые» имена этого зверя — urs, rus, syr, цр = царь. В тоже время в христианской сиволике, медведь, как и лев, символ царской власти. ArtoV — благословенный пасхальный хлеб, раздаваемый в Православной Церкви в субботу Светлой Седмицы в память о Воскресшем Царе царей и Господе господей. Север, Арктика — полярный рай — это и земля медведя (bear, ber, bjorn) и белого вепря (bor), единение Царя и Первосвященника, воинского и духовного сословий. Символика такого единства, понимаемого в метаисторической и эсхатологической перспективе, уже православной, была реально явлена, а затем нашла выражение в знаменитом изображении Преподобного Серафима САРовского, кормящего медведя в лесах Русского Рая — Дивеева.

Что же до Зверинского монастыря, то на местном новгородском наречии зверем называли только медведя — имя Рус (Урс) было табуировано для произношения даже в христианские времена. Не ускользает от внимания и определенная смысловая связь двух «медвежьих» монастырей с церковью полуфольклорной «святой царицы Щетициницы»: щетина ведь еще и атрибут вепря! Во всяком случае, как мы полагаем, между разрушением церквей святого Лазаря, святой Марии Магдалыини (возможно «царицы Щетициницы»), Аркадского и Зверинского монастырей, по-видимому, существует связь. Она тем более очевидна, что можно считать доказанным существование христианских храмов эпохи неразделенной (т. е. Православной) Церкви во времена, которые предшествовали повсюду описанному знаменитому «огненно-мечному» крещальному походу Добрыни Малховича, вызвавшему широкое сопротивление новгородцев (в дальнейшем это сопротивление часто представляли как сопротивление «русского народа» якобы «инородному» Православию. Более того, правомерен вопрос: с каким «язычеством» боролся «сын Малха Любечанина»? Мы стоим перед фактом: во времена призвания Рюрика на царство Русский Северо-Запад (земля Руса и Словена) были если не полностью, то в значительной степени христианскими, православными. Существовало там и почитание не известных нам сегодня святых.

В качестве примера, который может послужить дальнейшим путеводителем и ключом ко «вратам отверстым царска дворца затверста», приведем сведения о так называемом Старорусском кладе, найденном в 1892 году в д. Сельцы Старорусского уезда. Среди изображений на монетах этого клада В. С. Передольский, датировавший их XII-XIII вв., обнаружил неизвестного мученика в шапке, как у Бориса и Глеба с Крестом и двумя лилиями по обе стороны от изображения. Кто этот явно царственный мученик с не известными позднейшей русской истории лилиями?