Бенцони Жюльетта
Шрифт:
— Вы не сможете мне внушить, что эта жестокая, нечеловеческая сдержанность, бремя которой вы возложили на себя, не заставляет вас самого страдать. Я все равно не поверю в это! Я знаю, что вы несчастны. Но вы все же продолжаете глупо и упрямо заставлять нас обоих вести эту абсурдную, ненормальную жизнь…
Гарэн неожиданно отвернулся. Оставив ее распростертой на постели, он отошел в темный угол комнаты. Она снова услышала вздох. В его голосе появилась странная нежность, в которой нота страдания звучала еще более остро от того, что он пытался ее погасить и сдержать.
А как жизнь была прекрасна,
О моя печаль!
Но сменился смех слезами,
О моя печаль!
Даже вы, лесные птахи, плачете со мной…
Я свои нарушил клятвы,
О моя любовь!
Ради ласк твоих желанных,
О моя любовь!
Что же я, глупец несчастный, жалуюсь теперь?
Тот, кто ищет в этой жизни
Счастья и любви,
Не найдет их в жизни вечной,
Он навек погиб!
Не вкусит блаженства рая никогда, увы!
Катрин слушала эти строки, изумленная. Она не поняла, что они означали.
— Что это? — спросила она. Гарэн ей слегка улыбнулся.
— О, ничего… простите меня! Несколько строк немецкого поэта, участвовавшего в крестовых походах, которому покровительствовал император Фридрих II. Его звали Вальтер фон дер Фогельвейде. Видите, я как наш арабский друг Абу-аль-Хайр. Я тоже люблю поэзию. А сейчас я должен покинуть вас, Катрин. Спите здесь, если хотите…
Прежде чем Катрин смогла его остановить, он пересек комнату и исчез в темноте длинной галереи. Она слышала, как затихали его шаги… Неожиданно ее охватила ярость. Соскользнув к подножию кровати, она схватила свой халат и туфли, надела их и бегом вернулась в свою комнату. Когда она хлопнула дверью, Сара, до этого дремавшая на табурете у огня, подпрыгнула на месте и, увидев Катрин, вскочила и вопросительно на нее посмотрела.
— Ну?
Катрин сорвала ожерелье и отшвырнула его со злостью так далеко, как только могла. Затем она принялась топтать свой шелковый халат. В глазах ее стояли злые слезы.
— Ничего, — всхлипнула она. — Совсем ничего!
— Это невозможно!
— Но это так, говорю тебе!
Нервы Катрин в конце концов не выдержали. Она заплакала, уткнувшись Саре в плечо и даже не вспоминая о том, что она совсем без одежды. Озабоченно нахмурив брови, Сара ждала, когда она немного успокоится. Едва затихли всхлипывания, она легонько дотронулась до того места, где Гарэн прокусил кожу и где была видна капля крови.
Совершенно опустошенная, Катрин позволила уложить себя, как ребенка, в постель. Затем, пока Сара смазывала ссадину, она рассказала ей все, что произошло между ней и Гарэном, закончив отчаянным восклицанием:
— Он гораздо сильнее, чем мы думали, Сара! И так владеет собой. Ничто на свете не заставит его нарушить обещание, данное герцогу!
Но Сара покачала головой.
— Это не так. Я уверена, что он был на грани того, чтобы нарушить это обещание, и ты почти победила сегодня. Я подозреваю, что здесь есть что-то еще, но что бы это могло быть?
— Как это узнать? Что я могу сделать?
— Ничего. Ждать. Возможно, время покажет…
— Как бы то ни было, — сказала Катрин, уткнувшись в подушки, — не жди, что я смогу еще раз проделать что-либо подобное!
Сара нагнулась и поцеловала ее. Затем она задернула занавеси вокруг кровати и улыбнулась.
— Сходить за кнутом? Ты накажешь меня, как обещала?
Теперь настала очередь Катрин рассмеяться, и этот смех принес ей облегчение. Тело ее расслаблялось и нежилось в удобной постели, унижение, от которого она так страдала этой ночью, начинало казаться не таким мучительным. Это был интересный опыт, но, быть может, все кончилось не так уж и плохо… учитывая, что она не любила Гарэна.
Эти утешительные раздумья не помешали ей этой ночью увидеть причудливые сны, в которых Гарэн и его дразнящая тайна занимали главное место.
На Катрин не было бирюзового ожерелья, которое она сильно невзлюбила, когда под руку с мужем ее проводили в комнату во дворце герцога, где их ожидала вдовствующая герцогиня. Гарэн хорошо знал Маргариту Баварскую, мать Филиппа Доброго, чтобы позволить жене надеть по этому случаю что-либо более яркое, нежели простое серое бархатное платье, поверх серебристого нижнего платья, которое гармонировало с ее высоким головным убором. Он был так высок, что Катрин пришлось наклонить голову в дверях. На ней было только одно украшение, но необычайно красивое. Это был превосходный аметист, окруженный тремя великолепными блестящими грушевидными жемчугами; он висел на тонкой золотой цепи на шее Катрин.
Гостиная, одна из собственных комнат герцогини, не слишком большая, была обставлена несколькими резными ларями, несколько стульев стояло возле окна. Сама герцогиня сидела в кресле с высокой спинкой, украшенной ее собственным гербом. На плитах пола лежало несколько черных бархатных пуфов, предназначенных для фрейлин.
Хотя ей было уже за пятьдесят, Маргарита Баварская все еще сохраняла следы красоты, которой она когда-то славилась. Посадка ее грациозной головы была по-прежнему превосходна, что придавало ее не особенно длинной шее сходство с лебединой. Ее щеки не сохранили девичьей округлости, а голубые глаза слегка поблекли, но их выражение оставалось прямым и властным. Изгиб ее немного толстоватых губ указывал на упрямый, сильный характер. Немного длинный нос имел прекрасную форму. У нее были прелестные руки и высокая, статная фигура.