– А что вы считаете более легкой задачей?

– Наверное, добиться помилования. Иначе я бы не просил вас приехать. Я уже говорил, что вся моя надежда только на вас.

– Ну вот, теперь по крайней мере мне все ясно, – вздохнула Гортензия, поднимаясь с кресла, чтобы немного размять ноги. – Я должна добиться аудиенции у короля… Скажите, как это делается?

– Вы должны ее испросить, но если у вас не будет рекомендаций, считайте, что это пустая затея. Не правда ли, странно со стороны короля, который совершенно демократично прогуливается каждое утро в парке Тюильри, в шляпе и с зонтиком под мышкой? Во дворце уже скопились горы таких просьб.

– Мне кажется, добыть рекомендации не составит труда. Достаточно будет обратиться в административный совет банка Гранье, раз вы говорите, что это мое главное оружие.

– Безусловно, вам надо их повидать, чтобы они оказали вам поддержку, в чем я ни минуты не сомневаюсь. Но, чтобы король спокойно выслушал вас в домашней обстановке, как это приличествует делам такого рода, надо, чтобы вас привел туда кто-то из его окружения.

– Считайте, что этот человек уже найден! – весело воскликнула Гортензия. – Завтра же я отправлюсь в особняк Талейрана и повидаюсь с мадам де Дино. Князь Талейран ведь один из столпов нового режима.

– По-видимому, да. Именно поэтому его и назначили послом. Он теперь в Лондоне, и прекрасная герцогиня де Дино отправилась украшать собой Ганновер-сквер, как во времена Венского конгресса она украшала дворец Кауница.

– Может быть, стоит повидать господина Лаффита, премьер-министра? – спросила мадам Моризе. – Ведь ваш отец знал его, дитя мое? К тому же он больше всего вложил средств для возведения короля на трон.

– Отец был действительно знаком с ним, но я не знаю, что это может нам дать.

– По-моему, совсем немного, – отвечал Видок. – Правда, король осыпает Лаффита милостями, откровенничает с ним, говорит на ушко… но я не уверен, что господин Лаффит долго останется на этом посту. Признательность – довольно тяжкий груз, король скоро утомится. Ваше преимущество в том, что вы еще ничего не просили взамен услуг, оказанных вашим банком.

– Так что же мне делать? К кому обратиться?

– Художник Эжен Делакруа, кажется, ваш друг?

– И очень близкий. Но…

– Его прекрасно принимают при дворе. Не забывайте, ведь он сын старого Талейрана. Мне известно, что король иногда по-соседски захаживает к нему в ателье посмотреть, как продвинулась работа над картиной, которую ваш друг готовит на выставку. Говорят, там изображена Свобода, ведущая народ на баррикады…

При этих словах Гортензия, прохаживавшаяся по гостиной, резко остановилась.

– Свобода! – воскликнула она. – Ну конечно же! Свобода с лицом Фелисии…

– Что вы говорите?

– Для этого полотна ему позировала графиня Морозини! Графиня, которая ныне томится в одиночной камере. Вы правы, господин Видок. Завтра же я иду к Делакруа…

– Но ведь завтра Сочельник, – робко напомнила мадам Моризе.

– Хорошо, что вы напомнили об этом, – ответила Гортензия. – Значит, я должна идти к нему сегодня. Мне просто непереносима мысль, что Фелисия проведет Рождество в тюремных стенах…

– Догадываюсь о ваших чувствах. Но, – добавил спокойно Видок, – должен вам сказать нечто, что вас немного успокоит. На Рождество арестантов никогда не переводят из тюрьмы в тюрьму.

Видок, собравшись уходить, взялся за шляпу. Гортензия подняла на него умоляющий взгляд:

– Ее правда невозможно увидеть?

– Говорю же вам, она в одиночке, свидания запрещены. Но, если желаете, можете черкнуть ей несколько слов, я попробую ей передать за небольшую мзду.

Гортензия подбежала к небольшому секретеру, взяла лист бумаги, протянутый ей мадам Моризе, и, набросав несколько ободряющих слов, вынула из кошелька золотой и отдала записку и деньги бывшему шефу полиции.

– Так она хоть будет знать, что я здесь и что мы позаботимся о ней. – Потом добавила со слезами на глазах: – Если вы найдете возможность передать какие-то необходимые вещи: одеяла, что-то съестное… прошу вас, скажите мне.

Видок подбросил в руке блестящую монету и улыбнулся.

– За эту цену, уверяю вас, она получит послание, и Рождество для нее будет согрето надеждой. Думаю, что это самый лучший для нее подарок от вас. Об остальном не беспокойтесь, с ней обращаются хорошо. Похоже, кто-то платит, чтобы у нее все было. Правда, это только добавляет туману, поскольку никому не известно, кто она такая.

– Интересно, что стало с ее слугами, где Тимур, Ливия, Гаэтано?

– Признаюсь, я ничего об этом не знаю. Поскольку ее арестовали под другим именем, думаю, они по-прежнему дома и очень о ней беспокоятся. Как же я об этом не подумал…

– Я позабочусь о них. Завтра пойду на улицу Бабилон.

Несмотря на усталость от долгой дороги, Гортензия плохо спала в эту ночь, она слышала каждый час бой часов на колокольне ближней церкви. Мысли ее были заняты подругой. С момента расставания она часто представляла себе, как скачет во весь опор в Вену, находит там полковника Дюшана и вместе они пускаются в рискованное предприятие, о котором она мечтала вот уже сколько лет: привезти во Францию сына Наполеона, чтобы он бы вновь поселился во дворце Тюильри, а в соборе Парижской Богоматери ему бы вернули корону отца. Как было бы чудесно стереть память о годах изгнания и видеть, как опять в небе Франции воссияет императорский орел… И вот эти героические и опасные мечтания уступили место кошмарной реальности: Фелисия, которую друзья часто называли Амазонкой, в тюрьме. Гортензия тщетно копалась в памяти, перебирая до самых мелочей все пережитые вместе события, все лица в окружении молодой женщины, пытаясь определить, кто был этот подлый доносчик. Кто сумел поставить такую коварную ловушку? Зачем? Чего добивался этот человек?