— Откуда вы знаете расположение комнат, — резко спросил Хэдли, — если до сих пор никогда здесь не бывали?

— Я обратила внимание на расположение, когда мы вошли в дом сейчас, — ответила она с невозмутимой улыбкой, чем-то напомнившей Рэмпоулу Миллса. — Вчера вечером я его не знала — мне было известно лишь то, что Джером снимает эту квартиру и где находятся окна. Портьеры были задернуты неплотно, поэтому я заметила свет.

Бернеби все еще недоуменно смотрел на нее.

— Минутку, мистер… инспектор! Ты уверена, что не перепутала комнаты, Розетт?

— Абсолютно, дорогой. Этот дом с левой стороны в углу переулка, и ты занимаешь верхний этаж.

— И ты говоришь, что видела меня?

— Нет, я говорю, что видела свет. Но ты и я — единственные, кто знает об этой квартире. А так как ты пригласил меня сюда и сказал, что будешь здесь…

Бернеби тяжело опустился на стул, опираясь на трость и продолжая разглядывать девушку. Торчащие кверху волосы придавали ему настороженный вид.

— Пожалуйста, продолжай! Мне любопытно, как далеко ты способна зайти.

— В самом деле? — Розетт повернулась к нему, но ее решительность иссякла. Казалось, она вот-вот заплачет. — Мне бы самой хотелось это знать! Я сказала, что собираюсь все выяснить, но сейчас не уверена, что хочу этого. Если бы я только могла понять, действительно ли он симпатичный старый…

— Ради бога, не говори «старый друг семьи»! — фыркнул Бернеби. — Я бы тоже не возражал разобраться, действительно ли ты думаешь, будто говоришь правду, или ты просто (прошу прощения, что забуду на секунду о галантности) маленькая лживая ведьма.

— …или он всего лишь вежливый шантажист, — спокойно закончила девушка. — О, не ради денег! — Она повернулась к Бернеби. — Ведьма? Да. Может быть, даже стерва. Охотно это признаю. Но почему? Потому что ты все отравил своими намеками… Если бы я могла быть уверена, что это действительно намеки, а не мое воображение и что ты хотя бы честный шантажист…

— Намеки на что? — прервал ее Хэдли.

— На прошлое моего отца, если вам так интересно! — Она стиснула кулаки. — На мое рождение и на то, нельзя ли добавить к ведьме и стерве еще один столь же приятный термин. Но это не важно. Это меня не заботит. Речь идет о какой-то ужасной истории, связанной с моим отцом… Я вбила себе в голову, что старый Дреймен — шантажист… Но вчера вечером Джером попросил меня прийти сюда — зачем? Я подумала, что он просто хотел пощекотать свое тщеславие, так как в субботу вечером я обычно встречаюсь с Бойдом. Пожалуйста, поймите — я не хотела и не хочу думать, будто Джером тоже пытался заняться шантажом. Он мне нравится — с этим я ничего не могу поделать, — потому это и выглядит так ужасно…

— Тогда мы можем постараться это выяснить, — сказал Хэдли. — Вы действительно намекали, мистер Бернеби?

Последовала долгая пауза, во время которой Бернеби изучал свои руки. Что-то в его склоненной голове и медленном тяжелом дыхании указывало на попытку принять решение, поэтому Хэдли не торопил его.

— Я никогда не думал… — Бернеби оборвал фразу. — Намекал? Да, пожалуй. Но клянусь, что я никогда не собирался… — Он посмотрел на Розетт. — Такие вещи просто соскальзывают с языка. Иногда думаешь, что задаешь хитрый вопрос, а получается… — Бернеби пожал плечами. — Для меня это было всего лишь увлекательной дедуктивной игрой. Я даже не считал, что сую нос в чужие дела. Клянусь, я не предполагал, что кто-то это замечает, а тем более принимает близко к сердцу. Розетт, если единственная причина твоего интереса ко мне, — страх, что я шантажист, то я обо всем сожалею. А впрочем… — Он снова посмотрел на свои руки и медленно обвел глазами комнату. — Взгляните на эту квартиру, джентльмены. Особенно на переднюю комнату… хотя вы уже все видели. Тогда вы знаете ответ. Жалкий дурень с искалеченной ногой мечтал стать великим сыщиком.

— И великий сыщик разузнал что-то о прошлом доктора Гримо? — осведомился Хэдли.

— Нет… А если да, думаете, я стал бы рассказывать вам об этом?

— Возможно, нам удастся вас убедить. Вы знаете, что в вашей ванной, где мисс Гримо вчера вечером видела свет, есть пятна крови? Знаете, что Пьер Флей был убит у двери этого дома незадолго до половины одиннадцатого?

Розетт Гримо вскрикнула, а Бернеби резко вскинул голову:

— Флей убит? Пятна крови? Где? Что вы имеете в виду?

— Флей снимал комнату на этой улице. Мы думаем, что он шел сюда, когда его убили. Как бы то ни было, его застрелил тот, кто убил доктора Гримо. Можете вы доказать, мистер Бернеби, что вы тот, за кого себя выдаете? Что вы, к примеру, не являетесь братом доктора Гримо и Флея?

Бернеби уставился на него и поднялся со стула, дрожа всем телом.

— Господи, да вы с ума сошли! — воскликнул он. — Брат? Теперь я понимаю… Нет, я не брат Гримо. Неужели вы думаете, что будь я его братом, то питал бы интерес к… — Он бросил взгляд на Розетт. — Разумеется, я могу это доказать! У меня где-то есть свидетельство о рождении. Я могу представить людей, которые знали меня всю жизнь. Брат!..

Хэдли потянулся к дивану и подобрал моток веревки.

— Как насчет этой веревки? Она тоже входит в реквизит великого детектива?

— Веревка? Нет. Я никогда не видел ее раньше.

Рэмпоул посмотрел на Розетт Гримо. Девушка стояла неподвижно, но по ее щекам текли слезы.

— А вы можете доказать, — продолжал Хэдли, — что не были в этой квартире вчера вечером?

Бернеби облегченно вздохнул:

— К счастью, могу. Вчера вечером я был в своем клубе с восьми — может быть, чуть раньше — и до начала двенадцатого. Многие вам это подтвердят. Если хотите конкретных свидетелей, спросите троих человек, с которыми я все это время играл в покер. Если вам нужно железное алиби, то вот оно! Я не был здесь, не оставлял кровавых пятен, где бы вы их ни нашли, не убивал ни Флея, ни Гримо, ни кого-либо еще. — Он выпятил массивный подбородок. — Ну, что вы на это скажете?