Доктор Фелл спокойно смотрел на женщину, которая съежилась у гроба, словно прикрываясь им.

— Человек, которого вы любили, мертв, мэм, — продолжал он. — Теперь он недосягаем для закона и заплатил за содеянное. Наша с вами проблема — замять дело таким образом, чтобы не пострадали живые. Но вы замешаны в этом, хотя и не принимали непосредственного участия в убийстве. Поверьте, мэм, если бы я мог все объяснить, не вовлекая вас в это, я бы так и сделал. Я знаю, что вам пришлось перенести. Но вы сами понимаете, что это невозможно. Поэтому мы должны убедить суперинтендента Хэдли, что дело следует замять.

Искреннее сочувствие в голосе Гидеона Фелла, казалось, успокаивало женщину, как сон после слез. Истерика прекратилась.

— Вы действительно знаете? — почти с надеждой спросила она после паузы. — Вы не обманываете меня?

— Да, я действительно знаю.

— Идите наверх — в его комнату, — сказала женщина, — и я вскоре к вам присоединюсь. Сейчас я не могу смотреть вам в лицо. Я должна подумать… Но пожалуйста, не говорите ни с кем до моего прихода. Я никуда не убегу.

Яростный жест доктора Фелла заставил Хэдли промолчать, когда они выходили. Так же молча они поднялись по мрачной лестнице на верхний этаж, никого не встретив, и снова вошли в кабинет, где было так темно, что Хэдли включил мозаичную лампу на столе. Убедившись, что дверь закрыта, он с грозным видом повернулся.

— Вы пытаетесь внушить мне, что Гримо убил Флея? — осведомился суперинтендент.

— Да.

— Что, лежа без сознания и умирая на глазах свидетелей в лечебнице, он отправился на Калиостро-стрит и…

— Не тогда, — спокойно сказал доктор Фелл. — Именно этого вы не понимаете. Это направило вас по ложному следу. Это я имел в виду, говоря, что дело перевернулось не вверх ногами, а задом наперед. Флей был убит раньше Гримо. И что хуже всего, Гримо пытался сказать нам чистую правду. Он говорил нам правду, зная, что умирает, — хотя бы в этот раз проявив себя с хорошей стороны, — но мы неправильно это интерпретировали. Садитесь, и я постараюсь все объяснить. Если вы поймете три существенных пункта, вам не понадобится моя дальнейшая помощь. Все объяснится само собой.

Доктор Фелл, пыхтя, опустился на стул за письменным столом и какое-то время рассеянно смотрел на лампу.

— Эти три важных пункта таковы, — заговорил он снова. — Во-первых, нет никакого братца Анри — есть только два брата. Во-вторых, оба брата говорили правду. В-третьих, вопрос времени вывернул дело задом наперед.

Многое здесь зависело от кратких промежутков времени и от того, насколько они краткие. То, что сердцевина дела — неправильное определение времени, та же ирония судьбы, из-за которой мы описывали нашего убийцу как полого человека. Вы легко поймете это, если подумаете.

Вспомните вчерашнее утро! Мне уже начало казаться, что в убийстве на Калиостро-стрит было нечто странное. Три правдивых свидетеля утверждали с точностью до секунды, что выстрел раздался ровно в десять двадцать пять. Меня это несколько удивило. При уличном инциденте даже самые хладнокровные свидетели редко смотрят на свои часы, а если смотрят, то редко бывают так единодушны относительно времени. Но поскольку их правдивость не вызывала сомнений, значит, для подобной точности должна была существовать какая-то причина. Что-то подсказало им время.

Конечно, причина была. Напротив места, где упал убитый, находилась витрина ювелирного магазина — единственная освещенная витрина поблизости. Свет из нее падал на убитого, именно туда первым делом побежал констебль в поисках убийцы, так что, вполне естественно, на витрине сосредоточилось внимание свидетелей. И с этой витрины на них смотрели огромные часы такой необычной формы, что сразу приковывали к себе взгляд. Разумеется, констебль и остальные обратили внимание на время, которое показывали стрелки. Отсюда единство их показаний.

Но меня беспокоил другой момент, тогда казавшийся не столь важным. После выстрела в Гримо Хэдли вызвал в дом своих людей и сразу же отправил одного из них задержать Флея в качестве подозреваемого. Эти люди прибыли сюда… приблизительно в котором часу?

— Приблизительно без двадцати одиннадцать, — ответил Рэмпоул, — согласно грубому расчету. Я отметил это в своем расписании.

— В таком случае, — продолжал доктор Фелл, — когда должен был прибыть на Калиостро-стрит человек, посланный за Флеем? От пятнадцати до двадцати минут после того, как Флей, как предполагаюсь, был убит. Но что произошло в течение этого краткого промежутка? Очень многое! Флея перенесли в дом врача, он умер, произвели обследование, были сделаны бесплодные попытки опознать тело, а затем, «после некоторой задержки», выражаясь словами газетного отчета, прислали фургон и Флея увезли в морг. Когда детектив, отправленный Хэдли, прибыл на Калиостро-стрит, констебль опрашивал жителей соседних домов и вся суматоха уже улеглась. Это казалось невероятным!

К сожалению, я оказался настолько туп, что не понимал значения этого даже вчера утром, когда увидел часы в витрине ювелирного магазина.

Еще раз напрягите память. Вчера утром мы завтракали у меня дома, пришел Петтис, и мы говорили с ним — до которого часа?

Последовала пауза.

— Ровно до десяти, — внезапно ответил Хэдли, щелкнув пальцами. — Да! Я помню, так как Биг-Бен бил как раз в тот момент, когда Петтис поднялся, чтобы уйти.

— Совершенно верно. Он покинул нас, а мы потом надели пальто и шляпы и поехали прямиком на Калиостро-стрит. Отведем разумное количество времени на то, чтобы одеться, спуститься вниз и проехать короткое расстояние по пустым воскресным улицам — такая поездка заняла бы десять минут даже в субботу вечером. Думаю, вы скажете, что весь процесс занял менее двадцати минут… Но на Калиостро-стрит вы показали мне ювелирный магазин, и часы на витрине как раз били одиннадцать.