– А когда у меня появятся вопросы, я приглашу вас к себе.

Оставшись вдвоем, Ярцевы долго молчали. Лена вдруг почувствовала невероятную усталость. Она свалилась в кресло и обхватила голову руками.

Глеб стоял у окна, глядя вниз на отъезжающий "рафик" с мигалкой на крыше. Жена почувствовала в его позе укор себе. И расплакалась - это была разрядка нервного перенапряжения. Ей стало нестерпимо жалко себя, отца. Отца даже больше.

– Пропади они пропадом, эти бриллианты!
– всхлипывая, проговорила Лена.

Муж сел в кресло напротив, положив подбородок на сцепленные кисти рук. Он словно говорил: ведь предупреждал...

Часы показывали четверть третьего ночи.

А в машине, возвращавшейся в горуправление внутренних дел, Богданов рассказывал следователю о том, что ему удалось выяснить у соседей. Никто из них не видел, чтобы к Ярцевым заходили посторонние, когда хозяева были на концерте. И вообще не заметили подозрительных людей ни возле дома, ни в подъезде.

– И Король оплошал, - вздохнул Воеводин.
– След не взял.

Васильев сконфуженно хмыкнул.

– Не думаю, чтобы эта Леночка не похвасталась перед кем-нибудь своими драгоценностями, - сказал эксперт-криминалист.
– Такого не бывает. Женщина есть женщина. Вы верите, что действительно наследство?
– спросил он у следователя.

– А зачем ей врать?
– ответил Воеводин.
– Проверить не трудно. Меня сейчас занимает другое. Я почти уверен, что похититель знал о существовании драгоценностей. Вероятно, тщательно готовился к краже.

– Похоже, что так, - согласился Баранчиков.
– Ключи... Потом, ему было известно, что в этот вечер Ярцевы поедут на концерт.

– Обратите внимание, - сказал оперуполномоченный уголовного розыска, он больше ничего не взял из квартиры. А там было чем поживиться. Хотя бы радиоаппаратура.

– Тысяч на десять, не меньше, - подтвердил эксперт-криминалист.

– Больше!
– сказал следователь.

– И откуда столько добра?
– покачал головой кинолог Васильев.
– Ведь они совсем молодые. Мой пацан давно просит хотя бы самый дешевый магнитофон, а я не могу себе позволить.

– Ты же не директор универмага, - усмехнулся Баранчиков.

– Ярцев, Ярцев, - вспомнил Богданов.
– Не папаша ли этого Глеба? Ну, начальник облсельхозтехники?
– спросил он у Воеводина.

Тот пожал плечами и задумчиво произнес:

– Ох, чует мое сердце, придется поломать голову с этим делом.

Глеб проснулся в начале одиннадцатого. Он даже не слышал, как ушла жена. Сон у Глеба был чуткий. Его всегда раздражал по утрам скрип дверей, возня Лены у трельяжа. А тут - не помнит ни звука.

Легли они в четыре часа, и Глеб словно провалился в бездну.

В спальню лился яркий солнечный свет. В комнате стоял запах французской туалетной воды.

Глеб босиком пошел в ванную комнату. Привычка ходить по дому босиком осталась с детства.

Чувствовал он себя разбитым после кошмарной ночи. Полез под душ, пуская попеременно то горячую, то холодную воду - это всегда отлично помогало.

Действительно, контрастный душ взбодрил тело. Но на сердце было скверно. Он вспомнил объяснение с работниками милиции. Ощущение - словно тебя увидели голым...

Глеб сварил крепчайший кофе, с трудом проглотил холодную котлету без хлеба и с удовольствием убрался из квартиры - тянуло скорее на люди.

Выйдя на улицу, он зажмурился от ослепительного сверкающего снега. Дорога - словно каток. Глеб решил не выводить машину - гололедица, еще вмажут по его новенькой "Ладе".

В университет он поехал на городском транспорте. И сразу пошел в библиотеку.

Люся Шестопалова за столом выдачи зарумянилась при виде Глеба, заулыбалась (он уже привык к обожанию) и протянула ему книгу и две тоненькие брошюрки.

– Вчера весь день пролежали, - с укоризной сказала библиотекарша. Сделали заказ, а не пришли.

– Эх, знал бы, что на выдаче вы, обязательно пришел бы!
– одарил ее улыбкой Ярцев и вручил японский календарик с лукаво подмигивающей девицей: Люся коллекционировала карманные календари.

Она смутилась еще больше, горячо и бессвязно поблагодарила за подарок.

Он нашел свободный столик в читальном зале, углубился в чтение, но сосредоточиться не мог - все время прокручивал в голове ночное событие. Обрадовался, когда на его плечо легла чья-то рука.