Печальные герани

Перевод А. Студенецкого

Они познакомились в сумерках. Потом она пригласила его к себе, и вот он пришел. Она показала ему свою квартиру, и свои скатерти, и пододеяльники, ну и тарелки, и вилки, -- то, что у нее было. Но когда они тут впервые взглянули друг на друга при ярком свете дня, он увидел ее нос. "Нос-то у нее какой, словно от другого лица пришит, -- подумалось ему, -- Даже и на нос не похож. Скорее на какой-то овощ. Боже милостивый, а ноздри!
– - подумал он.
– Они и расположены-то совсем не симметрично! И вообще не гармонируют друг с дружкой. Одна ноздря узкая, овальная. А другая зияет бездонной дырой. Черной, круглой и таинственной". Он вытащил носовой платок и вытер лоб.

– - Ужасно жарко, верно?
– - заговорила она.

– - О да!
– - ответил он и поглядел на ее нос. "Не иначе как пришит, -снова подумал он.
– - Совсем посторонний предмет на лице. Даже оттенок кожи другой. Более смуглый. А ноздри-то -- ну, никакой гармонии! Или уж это какая-то особенная гармония, вроде как у Пикассо", -- подумалось ему вдруг.
– - Вы считаете, что Пикассо стоит на правильном пути?
– - спросил он.

– - Как вы сказали? Пи... ка...

– - Да нет, это я так, -- вздохнул он и вдруг без всякого перехода спросил: -- Вы что -- попали когда-то в аварию?

– - Как так?
– - не поняла она.

– - Да...
– - Он растеряно умолк.

– - А, это вы про нос?

– - Ну да, про него.

– - Нет, он всегда был такой.
– - Она сказала это совсем кротко.
– Всегда был такой.

"Черт побери!" -- чуть не вырвалось у него, но вслух он произнес только:

– - Вот как, в самом деле?

– - А ведь в сущности я очень гармоничный человек, -- прошептала она.
– И если бы вы знали, как я люблю симметрию! Вот посмотрите хотя бы на мои герани на окне. Как они стоят, одна слева, другая справа. Полная симметрия. Нет, поверьте мне, я только с виду такая. Только с виду.

Тут она положила руку на его колено, и ему показалось, что ее необычайно проникновенный взгляд прожигает ему мозг.

– - И я всецело стою за брак, за совместную жизнь, -- совсем тихо и немного смущенно проговорила она.

– - Ради симметрии?
– - вырвалось у него.

– - Ради гармонии, -- мягко поправила она его, -- ради гармонии.

– - Да, конечно, -- сказал он, -- ради гармонии.

Он встал.

– - Как, вы уже уходите?

– - Да, я... да, пойду.

Она проводила его до дверей.

– - Я ведь совсем, совсем не такая, как с виду, -- снова начала она.

"Э, да что там, -- думал он, -- нос же тебя выдает. Он пришит к тебе, как разоблачение". А вслух он сказал:

– - А на самом деле вы -- как эти герани, так я вас понял? Сплошная симметрия, верно?

И он стал спускаться с лестницы, не оборачиваясь.

А она стояла у окна и смотрела ему вслед.

И она увидела, как он остановился внизу и вытер лоб платком. Раз, другой. Но она не видела, как он усмехнулся при этом, с каким облегчением. Этого она не видела, потому что глаза ее заволокло слезами. А герани -- тоже загрустили. Во всяком случае, печален был их аромат.

Под вечер

Перевод А. Студенецкого

Дом бы высокий, узкий и серый. Она остановилась и сказала:

– - Вот.

Он посмотрел на нее. Лица уже тонули в предвечерних сумерках, и он видел лишь бледный овальный диск. Потом она сказала:

– - Да.

Связка ключей у нее в руке приглушенно звякнула. Словно засмеялась.

Тогда молодой человек сказал:

– - Теперь я знаю, это Катариненштрассе. Благодарю вас.

Взгляд ее бесцветных студенистых глаз за толстыми стеклами очков был устремлен на светлое пятно его лица.

– - Нет, -- ответила она. Ее глаза смотрели на него как-то тупо.
– Здесь я живу. Это не Катариненштрассе. Я живу здесь.
– - Связка ключей снова тихонько хихикнула.

Молодой человек удивился:

– - Не Катариненштрассе?

– - Нет, -- прошептала она.

– - Да? Но что же мне здесь делать? Бог мой, мне же надо на Катариненштрассе!
– - Он произнес это очень громко.

А ее голос был чуть слышен:

– - Я живу здесь. Здесь, в этом доме.
– - И она звякнула связкой ключей.

Тут он понял. Он шагнул ближе к бледному овальному диску. Глаза у нее за очками как желе, подумал он. Такие водянистые... и тупые.

– - Ты здесь живешь?
– - спросил он и схватил ее за плечи.
– - Одна?

– - Да... Конечно... Одна.
– - Она произнесла это с запинкой и не узнала своего голоса. Это ее испугало.
– - У меня здесь комната, -- сказала она, и впервые за все тридцать семь лет голос ее прозвучал так непривычно для нее самой.

Он отпустил ее и спросил:

– - А Катариненштрассе?