Потом эти люди, которые их едят приезжают в Америку и срут своими маленькими детьми, вокруг одно дерьмо, а это грязь, грязнее чем красномазые.

18 февраля видал я вашего пацаненка, выделывавшего перед народом с краской и пеплом на лице. Я решил подождать и видел его еще несколько раз пока одной ночью я не забрал его из ТОГО МЕСТА. Смачный мальчишка, я уже знал, что должен есть его. Так что я унес его прямо к мосту, где опутал и быстро уделал. Я забрал его глаза и взял его попку и зажарил с морковкой и луком, каковая она служила мне пищей целую неделю.

Но я не имал его, хотя мог и он бы с удовольствием мне позволил. Но он умер неоскверненным мной и газеты обязаны об этом рассказать.

– Без концовки и подпись также отсутствует, – закончил Крайцлер чуть ли не шепотом. – Оно и понятно, – добавил он, откидываясь на спинку стула и глядя на письмо.

– Господи Иисусе, – выдохнул я, делая несколько шагов назад и падая на стул.

– Это он, точно, – сказал Люциус, беря записку и внимательно ее рассматривая. – Эта деталь насчет… ягодиц не публиковалась ни в одной газете. – Он отложил письмо и вернулся к Маркусу, который продолжал требовать по телефону какого-то Александра Маклеода.

Глядя перед собой пустыми глазами, Сара начала оплывать в воздухе, соткавшемся в стул за ее спиной – Крайцлер ловко успел его подставить.

– Я не смогла перевести несчастной все, – произнесла Сара почти беззвучно. – Но суть я ей передала.

– Вы все правильно сделали, Сара, – ободряюще сказал Крайцлер, склоняясь над ней так, чтобы никто из посетителей террасы не мог расслышать его слов. – Если убийца знает о ней, то лучше, чтобы и она знала и о нем, и о его намерениях. – Сев на место, он постучал пальцем по записке. – Ну что же, все свелось к тому, что обстоятельства поместили в наши руки настоящий клад. И я предлагаю им достойно распорядиться.

– Достойно распорядиться? – переспросил я, все еще пребывая в некотором потрясении. – Ласло, как вы можете…

Но Крайцлер проигнорировал мой вопль и обернулся к Люциусу:

– Детектив-сержант, могу я поинтересоваться, с кем пытается связаться ваш брат?

– С Александром Маклеодом, – ответил тот. – Лучшим почерковедом в Северной Америке. Маркус с ним учился.

– Великолепно, – сказал Крайцлер. – Идеальная отправная точка. Из результатов такого анализа мы сможем сделать ряд более общих выводов.

– Минуточку. – Я поднялся, стараясь одновременно говорить тихо и не думать об ужасе и отвращении, охвативших меня. Вместе с тем реакция этих людей меня потрясла. – Мы только что обнаружили, что это… этот субъект не только убил мальчика, но и съел его, как минимум – частично. И я не понимаю, что еще вы собираетесь обнаружить с помощью вашего проклятого почерковеда?

Сара подмяла взгляд, усилием воли заставив себя включиться в происходящее.

– Нет. Нет, они совершенно правы, Джон. Я знаю, что это звучит ужасно, но попробуй минуту помолчать и подумать.

– И действительно, Мур, – добавил Крайцлер. – Этот кошмар в самом деле углубился для нас, но только представьте, насколько сильно он повлиял на человека, которого мы ищем. Письмо демонстрирует, что его отчаяние достигло пика. Возможно, он вступил в окончательную фазу, когда жажда саморазрушения…

– Что? Простите меня, Крайцлер, что с того? – Мое сердце продолжало колотиться как безумное, а голос предательски дрожал, хоть я старался говорить шепотом. – И вы еще будете утверждать, будто он вменяем и хочет, чтобы мы его поймали? Да он пожирает свои жертвы, вы что, не поняли?

– Этого мы не знаем, – тихо, но уверенно отозвался выглянувший из-за двери Маркус, прикрывая двумя пальцами телефонный приемник.

– Именно, – торжественно объявил Крайцлер, вставая из-за стола и подходя ко мне; Маркус же вновь уткнулся в свой аппарат. – Он мог поедать части тел своих жертв, но мог и не поедать. Совершенно точно он сделал единственное – сообщил нам, что поедает их, зная, что подобное заявление только шокирует нас и заставит с новыми силами взяться за его поиски. И это вполне разумное поведение. Вспомните все, чему вас учили: если бы он был сумасшедшим, то убивал, – готовил добычу, пожирал ее и еще бог знает чем бы занимался, никого не ставя в известность – по крайней мере, тех, кто с этой информацией отправится прямо к властям. – Крайцлер крепко сжал мою руку. – Лучше представьте, что он нам только что подарил – это не просто почерк, это масса данных, которые нам следует интерпретировать!

Тут Маркус снова возопил:

– Александр! – однако на сей раз в его возгласе слышалось куда больше удовлетворения. Более того – он улыбнулся. – Да, это Маркус Айзексон из Нью-Йорка. У меня к вам срочное дело, здесь нужно выяснить пару деталей… – затараторил он, понижая голос и скрываясь за дверью, так что продолжение услышал только его брат, стоявший рядом и жадно ловивший каждый звук.

Следующие четверть часа Маркус разговаривал с Канадой. Все это время письмо лежало на столе – зловеще и неприкасаемо, подобно мертвым телам, разбросанным убийцей но Манхэттену. И в каком-то смысле оно было куда страшнее: ибо до сих нор убийца, несмотря на кровавую реальность своих деяний, оставался для нас всего лишь воображаемой мозаикой черт. Но отчетливый и подлинный голос изменил все. Он уже не был кем-то – он был им, единственным, чей разум способен спланировать все эти преступления, единственным, способным облечь их в слова. Оглядываясь на гомонящих игроков на террасе, глядя на прохожих, я вдруг почувствовал, что теперь наверняка узнаю его, встретив в толпе. Это было новое и пугающее чувство, привыкнуть к которому было нелегко; но даже пытаясь осознать это, я уже понимал – Крайцлер прав. Какие бы нечеловеческие и жуткие помыслы ни владели убийцей, эта записка никак не могла быть каракулями безумца – она была бесспорно логичной, хотя куда уводила эта логика, мне еще только предстояло узнать.