– Я хочу, чтобы ты побеждал, Джек, просто ты так залипаешь на том, что делаешь...

– Черт возьми, да это же мой заработок, моя жизнь. Я горжусь тем, что я самый лучший. Это как летать, как улететь в небо и солнцу надавать.

– А что ты будешь делать, когда больше не сможешь драться?

– Черт, да у нас будет столько денег, что мы будем делать все, что захотим.

– Может, только ладить не будем.

– Может, научусь читать Космополитэн, улучшать свой ум.

– Н-да, там есть что улучшить.

– Пошла ты на хуй.

– Что?

– Пошла на хуй.

– Вот куда я к тебе давно уже не ходила.

– Некоторым нравится ебаться с такими суками, а мне - не очень.

– А Пэтти, я полагаю, - не сука?

– Все бабы - суки, а ты у них - чемпионка.

– Так чего ж ты не валишь к своей Пэтти?

– Ты же здесь. Я не могу давать приют двум курвам одновременно.

– Курвам?

– Курвам.

Энн встала, зашла в чулан, выволокла свой чемодан и начала запихивать туда одежду. Джек ушел на кухню и взял еще одну бутылку пива. Энн плакала и злилась.

Джек сел и хорошенько отхлебнул. Виски ему нужно, бутылку виски. И хорошую сигару.

– Я могу зайти и забрать остаток вещей, когда тебя не будет.

– Не беспокойся. Я их тебе пришлю.

Она задержалась в дверях.

– Что ж, я думаю, на этом всч, - сказала она.

– Полагаю, что да, - ответил Джек.

Она закрыла дверь и ушла. Обычное дело. Джек допил пиво и подошел к телефону.

Набрал номер Пэтти. Та ответила.

– Пэтти?

– О, Джек, как у тебя дела?

– Выиграл сегодня большую драку. Ничья. Мне теперь надо завалить только Парвинелли, и выйду на чемпиона.

– Ты их обоих уделаешь, Джек. Я знаю, что у тебя получится.

– Что ты сегодня делаешь, Пэтти?

– Час ночи, Джек. Ты что, пил?

– Немного. Отмечаю.

– А как Энн?

– Мы разбежались. Я только одну тетку зараз проигрываю, ты же знаешь, Пэтти.

– Джек...

– Что?

– Я - с парнем.

– С парнем?

– С Тоби Йоргенсоном. Он в спальне...

– О, извини тогда.

– Ты меня тоже извини, Джек. Я тебя любила... может, до сих пор люблю.

– Ох, блядь, как вы, бабы, любите этим словом разбрасываться...

– Прости меня, Джек.

– Нормально.
– Он повесил трубку. Затем зашел в чулан за пальто. Надел его, закончил пиво, на лифте спустился к машине. Проехал прямо по Нормандии на 65 милях в час до винной лавки на Бульваре Голливуд. Вылез из машины, вошел. Взял шестерик Мичелоба, упаковку Алки-Зельцер. Затем у продавца за кассой попросил квинту Джека Дэниэлса. Пока продавец выбивал чек, к ним подвалил пьянчуга с двумя упаковками Курза.

– Эй, мужик!
– сказал он Джеку.
– Ты не Джек Бэкенвельд, боксер?

– Он самый, - ответил Джек.

– Мужик, я видел ваш бой сегодня, Джек, ну ты силен. Ты в самом деле великий!

– Спасибо, старик, - сказал он пьянчуге, взял свой пакет с покупками и пошел к машине. Сел, открутил крышечку с Дэниэлса и приложился как следует. Потом сдал назад, поехал на запад по Голливуду, на Нормандии свернул налево и заметил хорошо сложенную девчонку-подростка. Та, покачиваясь, шла по улице. Он остановил машину, приподнял квинту из пакета и показал ей.

– Подвезти?

Сам удивился, когда она залезла внутрь.

– Я помогу вам это выпить, мистер, но никаких побочных льгот.

– Какое там, - ответил Джек.

Он поехал по Нормандии со скоростью 35 миль в час, уважающий себя гражданин и третий лучший полусредний вес в мире. На какой-то миг ему захотелось сказать ей, с кем она едет в машине, но он передумал, протянул руку и сжал ей коленку.

– У вас сигаретки не найдется, мистер?
– спросила она.

Он вытряхнул одну свободной рукой, вдавил прикуриватель. Тот выскочил, и он поджег ей.

В РАЙ ДОРОГИ НЕТ

Я сидел в баре на Западной авеню. Времени - около полуночи, а я - в своем обычном попутанном состоянии. То есть, знаете, когда ни черта не выходит: бабы, работы, нет работ, погода, собаки. Наконец, просто сидишь, как оглоушенный, и ждешь, будто смерти на автобусной остановке.

Так вот, сижу я так, и тут заходит эта с длинными каштановыми волосами, хорошим телом и грустными карими глазами. Я на нее не отреагировал. Я ее проигнорировал, хотя она и села на табуретку рядом с моей, когда вокруг была дюжина свободных.