Чуковский Корней Иванович
Шрифт:
БОЙ ПРУЖИНОК С ВАСЬКОЙ САПОЖНИКОВЫМ
А не золото с золотом сливается,
А не серебро с серебром стекается,
А не две горы вместях да сокатаются,
А со всех сторон пружинки собираются,
Собираются на кладбище Смоленское.
На Смоленское кладбище огромное.
А и думают они думу великую,
А великую думу не малую,
Как побить охрану Петроградскую,
А и всю милицию горохрскую,
Чтобы больше их не преследовали,
Не преследовали их, не закапывали,
Не расстреливали их больше пулями.
Крепкими пулями свинцовыми.
А выходит покойник один в саване,
А и в белом саване светящемся,
Говорит покойник таковы слова:
"Ах вы гой еси, пружинки вы все лютые,
Вы все лютые пружинки богатые,
Мы пойдемте-ка по улице похаживать,
А и будем мы охрану Петроградскую,
Петроградскую охрану поколачивать".
Не успел пружинка слово вымолвить,
Закричали все пружинки зычным голосом:
"Мы пойдем-ка по улице похаживать,
А и будем мы охрану Петроградскую,
Петроградскую охрану поколачивать!"
Побежали все пружинки по городу,
По стольному по городу по Питеру,
А и стали охрану Петроградскую,
Петроградскую охрану поколачивать.
Вдруг навстречу им да трамвай катит,
А трамвай катит да с вагонетками.
С вагонеток бежит добрый молодец,
А по имени Васька Сапожников.
Налетели на Ваську три покойника.
Он первого покойника взял разорвал,
Второго покойника взял растерзал,
А третьего покойника взял за ноги,
Стал по улице похаживать,
Стал пружинок пружинкой поколачивать.
А и бил он пружинок ровно три года,
Ровно три года да три часа.
Три часа да три минуточки.
Намахались его плечи могучие,
Разорвались его латы кольчужные,
А не может он побить покойников.
Наконец хотел Васька отъехати.
Из небес же тут Ваське глас гласит:
"Ах ты гой еси, Василий сын Сапожников.
Отсель тебе не уехати.
Ты сражался с пружинками ровно три года,
Ровно три года да три часа,
Три часа да три минуточки,
Посражайся еще восемь лет".
И послушался Василий, сын Сапожников.
Стал сражаться снова с пружинками.
А и день за день будто дождь дождит,
А неделя за неделей как река бежит,
А и год за годом как трава растет,
А проходит ровно восемь лет,
А побил он всех покойников,
Всех покойников до единого.
А тут покойникам славу поют,
А и славу поют им век по веку.
Сколько я ни вчитываюсь в эти стихи, я не вижу здесь ни единого отклонения от канонического стиля былин. Ясно, что юным поэтом вполне усвоены своеобразные формы этого трудного жанра - и ритмика, и синтаксис, и лексический строй - и что он свободно распоряжается ими. Когда он вырос, литература не стала его специальностью. Но привитая с детства любовь к бессмертной народной поэзии осталась в нем до конца его жизни и вооружила его раз навсегда верным и строгим вкусом, этой драгоценной - и такой редкой - способностью ориентироваться среди хаоса литературных явлений, отличая подлинное искусство от всяческой фальши.
Приведу стихотворение двенадцатилетнего поэта Капралова, насыщенное мальчишеской неукротимой энергией:
ПАРОВОЗ
Паровоз, паровоз,
Силы в тебе сколько!
Ты везешь тыщи тонн,
Как не лопнешь только.
Ты идешь день и ночь,
И идешь ты быстро.
Нету друга у тебя
Лучше машиниста.
И в Москву ты прилетел,
Обливаясь паром,
С машинистом удалым,
С черным кочегаром...
и т.д.
"Паровоз" напечатан в сборнике "Стихи детей", вышедшем под редакцией С.Я.Маршака в 1936 году.
Если хотите, чтобы на вас так и хлынуло горячей волной давно забытое детское счастье, прочтите стихотворение "Мимоза" двенадцатилетней школьницы Лены Гулыги. Здесь очень четко срисован этот южный, весенний цветок "желтые шарики", "легкие перышки", - но подлинная лирическая тема стихотворения не мимоза, а бесконечно счастливое детское двенадцатилетнее сердце, до краев переполненное радостью жизни. Автор щедро раздает эту радость всем и каждому, кто в зимнюю стужу, на улицах обледенелого города среди вывесок, троллейбусов, автомобилей, витрин вдруг натыкается - как на нежданное чудо - на этот поэтический предвестник весны.