— Почему он эксцентрик?

— Ну, скажи сам, милый, разве это не эксцентрично — повесить над камином в гостиной портрет собственной жены в обнаженном виде? Я говорила ему — если уж непременно захотелось вешать ее на стену, лучше повесил бы в ванной, на что он ответил, что сперва подумывал украсить этой картиной комнату для гостей. Как иначе назвать его после этого, милый, если не эксцентриком?

Я не стал говорить ей, что заочно проникся симпатией к Реджи.

— Значит, роль грома исполнил Реджи?

— Да нет же, милый, громом была Марджери. Перри, как только увидел ее, сразу безумно влюбился, она ведь и впрямь хороша собой. Если тебе по вкусу женщины из Полинезии, которых рисовал Шопен.

— Может быть, Гоген?

— Возможно, — неуверенно отозвалась Урсула. — Во всяком случае, она очень мила, разве что малость глуповата. С Перри она повела себя очень глупо, стала его поощрять. И тут ударил еще один гром.

— Еще один гром? — Мужайся, велел я себе.

— Ну да. Эта дурочка, в свою очередь, влюбилась в Перри, а ты ведь знаешь, она ему почти в матери годится, и у нее есть ребенок. Ну, может, в матери и не годится, но ему-то всего восемнадцать, а ей уж точно тридцать, хоть она все время твердит, что двадцать шесть, но все равно, совсем неприличная история вышла. Естественно, Реджи совсем захандрил.

— У него был простой способ решить проблему — подарил бы Перри портрет Марджери, — предложил я.

Урсула укоризненно посмотрела на меня.

— В этом нет ничего смешного, милый, — строго заметила она. — Поверь мне, мы все были в полном смятении.

Я представил себе, какое это должно быть увлекательное зрелище — некий герцог в полном смятении, однако не стал развивать эту тему, а только спросил:

— Ну и что было дальше?

— Так вот, Реджи прижал к стене Марджери, и она призналась, что влюблена в Перри и у них был роман за гимнастическим залом — лучшего места не выбрали! Естественно, Реджи жутко возмутился и наставил ей синяк под глазом, чего, сказала я ему, вовсе не следовало делать. Потом он стал разыскивать Перри, чтобы, полагаю, и ему наставить синяк, но, к счастью, Перри уехал домой на уик-энд, так что Реджи его не нашел, и слава Богу, потому что Перри, бедняга, довольно щуплый, тогда как Реджи здоров как бык и жутко вспыльчив.

Теперь, когда сюжет стал проясняться, я поймал себя на том, что меня интересует продолжение.

— Говори же, что случилось потом? — сказал я.

— Потом случилось самое худшее, — выразительно прошептала Урсула.

Пригубив бокал, она воровато оглянулась, проверяя, не подслушивает ли вся Венеция, выбравшаяся из домов, чтобы опрокинуть стаканчик перед ланчем. Затем наклонилась вперед и потянула меня за руку. Я тоже наклонился.

— Они сбежали, — прошипела она мне на ухо и откинулась на стуле, чтобы лучше видеть, какое впечатление произвели на меня ее слова.

— Ты хочешь сказать — Реджи и Перри сбежали? — спросил я, изображая удивление.

— Балда, — рассердилась она. — Ты отлично понимаешь, что я подразумеваю. Перри и Марджери сбежали. Прошу тебя, перестань надсмеиваться, это очень серьезное дело.

— Прости, — ответил я. — Продолжай.

— Ну вот, — сказала Урсула, сменив гнев на милость. — Сам понимаешь, переполох был ужасный. Реджи пришел в ярость, потому что Марджери не просто сбежала, но и взяла с собой ребенка и няню.

— Прямо какое-то массовое бегство…

— Конечно, — продолжала Урсула, — отец Перри тоже страшно переживал. Каково-то было герцогу простить адюльтерацию своему единственному сыну.

— Но ведь в адюльтере обычно бывает повинен супруг, — возразил я.

— Мне все равно, кто повинен, — настаивала она. — Была адюльтерация, и все тут.

Я вздохнул. Проблема сама по себе выглядела достаточно сложной без того, чтобы Урсула осложнила ее своими интерпретациями.

— Так или иначе, — сообщила она, — я сказала Марджери, что это вроде как кровосмешение.

— Кровосмешение?

— Ну да, парень-то был совсем еще юный, а ей должно быть известно, что адюльтерация дозволяется только взрослым.

Я подкрепился хорошим глотком бренди. Было очевидно, что с годами Урсула отнюдь не исправилась.

— Знаешь что, — сказал я, — лучше доскажи мне все остальное за ланчем. Я тебя приглашаю.

— О, милый, в самом деле? Чудесно. Только мне нельзя долго задерживаться, я еще должна повидать Марджери, потому что не знаю, где Реджи и когда появится герцог.

— Ты хочешь сказать, — произнес я с расстановкой, — что все эти люди, о которых ты говоришь, находятся здесь, в Венеции?

— Ну, конечно, милый. — Ее глаза округлились. — Я потому и нуждаюсь в твоей помощи. Разве ты не понял?

— Нет, — признался я, — не понял. Но заруби себе на носу — я не намерен впутываться в эти дела. А пока пойдем, позавтракаем… куда бы ты хотела?

— Я предпочла бы «Смеющийся кот», — ответила Урсула.

— Это где же?

— Не знаю, но мне очень хвалили этот ресторан, — сказала она, пудря нос.