Я завернул ромашку в бумагу и положил в карман, решив показать ее Володе. Ведь он с Украины - пусть и он услышит запах ромашки с полей его родины. Когда я вернулся вечером с работы, Володи во дворе почему-то не оказалось. Недоброе предчувствие охватило меня. Я вошел в помещение и увидел, что он растянулся на нарах, закрыв глаза, и лежит пластом, как покойник. Услышав мои шаги, он медленно приоткрыл глаза и произнес:

– Долго ж ты пробыл.

– Только что пришли, - ответил я.

– А я пришел еще в обед и свалился.

– Что с тобой?

Володя не смог ответить, раскашлялся, судорожно давясь и прикладывая ко рту тряпку. Потом показал мне тряпку: она была в кровяных пятнах.

Я растерялся, не зная, что сказать. Голова невольно поникла, но нужно было взять себя в руки. Я сделал вид, будто не придаю никакого значения состоянию Володи, и полез в карман.

– А я принес тебе подарок.

Володя недоверчиво посмотрел на меня.

– Нет, я есть не хочу, - ответил он.

– А это не едят, вот сейчас увидишь, - сказал я и, развернув бумагу, протянул ему цветок.

– Ромашка!
– воскликнул Володя.
– Откуда она взялась?

– С твоей родины, с Украины.

Володя поднес цветок к лицу, закрыл глаза и стал жадно вдыхать его запах. Он походил сейчас на человека, который страшно мучился от жажды и теперь, позабыв все на свете, пьет ключевую воду.

– А запах какой! Даже в груди легче становится. Эх, вернуться бы на ромашковые луга! Вот там бы я сразу выздоровел, - сказал Володя мечтательно.

Он долго наслаждался ромашкой, а я рассказал, как она попала ко мне.

– Фрау-то, видно, не любит своего мужа, - проговорил Володя, едва заметно улыбаясь.
– Вот мне бы такой подарок от друга, я б его всю жизнь хранил.

Володя попытался привстать, но бессильно опустился обратно на матрац.

– Пусть ромашка останется у меня, - добавил он, немного отдышавшись.
– Подарок твой будет. Меня уж, так и знай, увезут...

Володя не ошибся. На другой же день его отправили обратно в концлагерь. Я не смог даже попрощаться с ним. Его увезли, когда мы были на работе.

Ничего хорошего не ожидало юношу. Здесь тяжело, а там, в горах, ему будет еще тяжелее. Боль этой разлуки навсегда врезалась в мое сердце. Хорошим другом был Володя. Да только ли другом? Этот русский юноша стал для меня родным братом...

Каждый вечер, возвращаясь с работы, я все надеюсь увидеться с ним. Может, думаю, поправится и его обратно вернут к нам. Но нет, место рядом с моей постелью продолжает пустовать.

СТАЛИНГРАД ЗДРАВСТВУЕТ!

Проходят дни, недели.

Война продолжается. Германию день и ночь раздирают воздушные тревоги. Работая в огороде, я часто наблюдаю, как высоко в небе летят английские бомбовозы. И тотчас с земли взвиваются в небо маленькие "мессершмитты", скрывавшиеся в лесу под деревьями. Мгновенно завязывается воздушная схватка. Юркие "мессершмитты" вьются вокруг громоздких бомбардировщиков, точно осы. Те вдруг теряют строй. Одни переходят в пике, другие забираются еще выше и летят обратно, на родину, а третьи, волоча за собой шлейф пламени, кометой несутся вниз и, упав на землю, взрываются с грохотом, вздымая в небо тучу белесого дыма.

"Да, - думаю я, - нелегко будет победить фашистскую Германию. Сколько еще прольется крови, сколько сел и городов будет сожжено, разрушено! И сколько будет уничтожено ценностей, веками создававшихся народами..."

Мысли, одна горше другой, лезут в голову, и я перестаю работать. Обыкновенная железная лопата в моих руках начинает представляться орудием, превращающим меня в соучастника преступлений. Мне уже кажется, что я рою могилу моим друзьям, которые жертвуют собой ради моей свободы... Я копаю землю немке. А ее муж убивает моих соотечественников, сжигает наши деревни, разрушает советские города... Правда, я работаю по принуждению, под дулом фашистской винтовки. Но результат-то от этого не меняется. Фашист пользуется моей силой... Вот они, духовные муки плена, которые были в десятки раз тяжелее физических страданий!

Что же делать, что? Я опять опираюсь на лопату и мрачно смотрю в землю. Но земля безответна. Начинает казаться, что даже она осудила меня за то, что я не сумел умереть в бою.

В таких раздумьях проходит день, и снова настает ночь. Опять черная тьма в четырех стенах, опять болезненные стоны...

Известия о событиях на фронте до нас не доходят. Но улицы в немецком селе сами говорят о фронтовых новостях. Все чаще встречаем мы немецких солдат, вернувшихся с востока, - того с пустым рукавом, другого с протезом вместо ноги. Увидя нас, они пытаются заговорить по-русски. Так вот как оборачиваются хвастливые обещания фашистов о "скорой победе над Россией"...

Однажды, помню, все усиленно заговорили о Сталинграде. Это было в те дни, когда фронт подкатывался к Волге. Говорили, что Гитлер объявил по радио, будто он на днях займет Сталинград и овладеет бакинской нефтью.

Фрау Якоб в эти дни наряжалась особенно тщательно. Торговля шла у нее бойко. Покупатели уже записывались в очередь за венками из сосновой хвои. Маленький Карл помогал матери, принимая в кассе деньги. В задней комнате две девушки плели венки. Фрау Якоб то и дело поторапливала их. А я целыми днями возил из лесу на маленькой тележке сосновые ветви.