Демидова Алла Сергеевна
Шрифт:
– Пятое измерение - это Красота?
– Да, вполне возможно.
– Это любовь?
– И это тоже.
Я так и не смогла понять, чем он занимается, но разговаривать, гулять с ним ночью по Парижу очень любила. У меня - бессонница, у него - тоже. Мы ходили в бесконечные ночные кино, он, как и я, любил "левые" фильмы и открывал мне западных режиссеров, имен которых я не знала. Мы пропадали на "блошином рынке". Он мог не спать всю ночь, а потом приехать за мной в 6 часов утра, чтобы везти в аэропорт или, наоборот, встретить. С годами он все реже приезжал в Москву, потому что стал более серьезно работать, работал и в Париже, и в Нью-Йорке, стал известным физиком.
Года три назад, в один из приездов в Париж я опять с ним встретилась, мы куда-то пошли, и он мне вдруг говорит: "Алла! Я хочу открыть тебе тайну, о которой никто не знает: за мной следит разведка". Я, из-за наших советских дел, сначала приняла это всерьез, тем более что он физик, атомщик. Но когда он стал мне об этом рассказывать, поняла, что он... сумасшедший, У него началось раздвоение личности. "Однажды, - говорил он, - я шел по Нью-Йорку и вдруг увидел,
55
что на меня надвигается огромная женщина. Я понял: спастись могу только, если разденусь догола. Я разделся, и меня забрали. Месяц я провел в камере. Это были самые счастливые дни в моей жизни..." Он рассказал, как жил в тюрьме, играл в какие-то игры с одним негром и т.д. Я поняла, что он болен, и сказала об этом Жанне. Она ответила: "Да, я знаю". Его стали лечить.
Через полгода я узнала, что он покончил с собой - принял снотворное. Мне очень его не хватает, и без него мой рассказ о парижских друзьях и подругах был бы неполным.
* * *
В Италии, в Венеции, у меня есть подруга Мариолина Дориа-де-Дзулиани. Она - графиня, живет в палаццо. Когда-то, в конце 60-х, она приехала в Москву и так влюбилась в Россию, что поступила на филологический факультет университета, выучила русский язык и стала преподавать русскую литературу и историю в Болонском университете. Она первая написала книгу о гибели Романовых, которую издали и на итальянском, и на русском.
У Мариолины два сына. Один - врач, раньше он Россией интересовался, а потом наступило разочарование, и он перестал к нам ездить. Второй архитектор, очень утонченный, красивый мальчик. Даниэле. Ему было непонятно, почему мама так влюблена в Россию. И вот однажды Даниэле приехал в Москву. Я показала ему русский модерн, который спрятан в московских дворах. Например, на улице Кировской или недалеко от меня, во дворе дома № 6 по Тверской. Он был восхищен и сказал, что впервые видит модерн, собранный вместе в таком количестве. Втроем - Мариолина, Даниэле и я - мы поехали на Икшу. Ночью, посередине поля, у меня сломалась машина - закипела вода в радиаторе. Мы вышли. Низкое летнее небо.
56
Пахнет мокрой травой, потому что недалеко канал. Но где? Непонятно. И я вспомнила, что в багажнике есть пиво, открыла бутылку и стала вливать в бачок с водой. Даниэле сказал, что это не пришло бы в голову ни одному итальянцу. Так мы и доехали.
В одной комнате спала Мариолина, в другой - я, он - на лоджии. Утром я проснулась, Даниэле сидит и смотрит... Луг, канал, водохранилище - дали неоглядные. По каналу шел красавец пароход, на другом берегу среди леса мелькала электричка, а через все небо проходил белый след от самолета.
Мы пошли в лес, и Даниэле все поражался, как много в России сохранилось невозделанной земли.
Вечером я пошла их провожать на электричку, побежала за билетами. Подошла электричка - воскресная, набитая. Двери открылись, моя пуделиха Машка ринулась внутрь, я крикнула: "Машка!" - не своим голосом, и она проскользнула обратно ко мне в щель намного уже нее. Мы стоим на платформе, и я вижу, как среди дачников с тяпками стоит итальянская графиня Мариолина, как всегда, с уложенными волосами, в браслетах и кольцах, и ее красавец сын с глазами, полными ужаса. Я только крикнула им вслед: "Не говорите!" В то время в электричке нельзя было говорить не по-русски, ведь Икша - недалеко от Дубны, иностранцев туда не пускали.
Как-то приехала Неля Бельска со своим другом Джоном Берже. Джон философ, англичанин, живет в альпийской деревне. Ведет образ жизни Руссо косит траву, доит коров, но в то же время пишет эссе, рассказы и пьесы. Джон Берже - известное в Европе имя.
И вот мы едем на Икшу, и по дороге попадается сельпо. Джон просит остановиться. Я говорю: "Вы можете покупать все, что угодно, потому что у меня есть гонорар за фильм, но не называйте вслух, а показывайте". Он скупил в этом сельпо все: от чугунов до стеганых штанов и телогреек, которые покупал и для
57
себя, и в подарок альпийским пейзанам. В мясном отделе продавалась дикая утка, мы купили и ее, потому что Неля сказала, что умеет ее вкусно готовить. Когда я расплачивалась, кассирша спросила: "А почему он не говорит?" Я отвечаю: "Глухонемой - что поделаешь". Она: "Такой красивый - и глухонемой?!" Мы поехали дальше.
Около железнодорожной станции Икша всегда был ларек "Соки - воды", там продавали и водку. Время от времени этот ларек горел - поджигали, очевидно, свои же, чтобы скрыть недостачи. В данный момент там было написано "Квас". А Джон квас очень полюбил. Однажды в Москве, когда у нас были гости, он исчез, а потом вернулся с огромной хрустальной ладьей, наполненной квасом - сбегал на угол. Потом мне звонила лифтерша и узнавала, не украли ли из квартиры вазу. Потому что, когда она спрашивала, зачем он несет ее из квартиры, Джон молча продирался к выходу - я ведь ему запретила общаться с незнакомыми русскими.