Я переводила глаза с мистера Тарвидропа-младшего, работавшего так усердно, на мистера Тарвидропа-старшего, державшего себя так изысканно, как вдруг последний мелкими шажками подошел ко мне и вмешался в мой разговор с пожилой дамой.

Прежде всего он спросил меня, оказала ли я честь и придала ли очарование Лондону, избрав его своей резиденцией. Я не нашла нужным ответить, что, как мне прекрасно известно, я ничего не могу оказать или придать этому городу, и потому просто сказала, где я живу всегда.

– Столь грациозная и благовоспитанная леди, - изрек он, поцеловав свою правую перчатку и указывая ею в сторону танцующих, - отнесется снисходительно к недостаткам этих девиц. Мы делаем все, что в наших силах, дабы навести на них лоск... лоск... лоск!

Он сел рядом со мной, стараясь, как показалось мне, принять на скамье ту позу, в какой сидит на диване его августейший образец на известном гравированном портрете. И правда, вышло очень похоже.

– Навести лоск... лоск... лоск!
– повторил он, беря понюшку табаку и слегка пошевеливая пальцами.
– Но мы теперь уже не те, какими были, - если только я осмелюсь сказать это особе, грациозной не только от природы, но и благодаря искусству, - он поклонился, вздернув плечи, чего, кажется, не мог сделать, не поднимая бровей и не закрывая глаз, - мы теперь уже не те, какими были раньше в отношении хорошего тона.

– Разве, сэр?
– усомнилась я.

– Мы выродились, - ответил он, качая головой с большим трудом, так как шейный платок очень мешал ему.
– Век, стремящийся к равенству, не благоприятствует хорошему тону. Он способствует вульгарности. Быть может, я несколько пристрастен. Пожалуй, не мне говорить, что вот уже много лет, как меня прозвали "Джентльменом Тарвидропом", или что его королевское высочество принц-регент, заметив однажды, как я снял шляпу, когда он выезжал из Павильона в Брайтоне (прекрасное здание!), сделал мне честь осведомиться: "Кто он такой? Кто он такой, черт подери? Почему я с ним незнаком? Надо б ему платить тридцать тысяч в год!" Впрочем, все это пустяки, анекдоты... Однако они получили широкое распространение, сударыня... их до сих пор иногда повторяют в высшем свете.

– В самом деле?
– сказала я.

Он ответил поклоном и высоко вздернул плечи.

– В высшем свете, - добавил он, - где пока еще сохраняется то немногое, что осталось у нас от хорошего тона. Англия - горе тебе, отечество мое! выродилась и с каждым днем вырождается все больше. В ней осталось не так уж много джентльменов. Нас мало. У нас нет преемников - на смену нам идут ткачи.

– Но можно надеяться, что джентльмены не переведутся благодаря вам, сказала я.

– Вы очень любезны, - улыбнулся он и снова поклонился, вздернув плечи.
– Вы мне льстите. Но нет... нет! Учитель танцев должен отличаться хорошим тоном, но мне так и не удалось привить его своему бедному мальчику. Сохрани меня бог осуждать моего дорогого отпрыска, но про него никак нельзя сказать, что у него хороший тон.

– Он, по-видимому, прекрасно знает свое дело, - заметила я.

– Поймите меня правильно, сударыня; он действительно прекрасно знает свое дело. Все, что можно заучить, он заучил. Все, что можно преподать, он преподает. Но есть вещи...
– он взял еще понюшку табаку и снова поклонился, как бы желая сказать: "Например, такие вот вещи".

Я посмотрела на середину комнаты, где жених мисс Джеллиби, занимаясь теперь с отдельными ученицами, усердствовал пуще прежнего.

– Мое милое дитя, - пробормотал мистер Тарвидроп, поправляя шейный платок.

– Ваш сын неутомим, - сказала я.

– Я вознагражден вашими словами, - отозвался мистер Тарвидроп.
– В некоторых отношениях он идет по стопам своей матери - святой женщины. Вот было самоотверженное создание! О вы, женщины, прелестные женщины, продолжал мистер Тарвидроп с весьма неприятной галантностью, - какой обольстительный пол!

Я встала и подошла к мисс Джеллиби, которая уже надевала шляпу. Да и все ученицы надевали шляпы, так как урок окончился. Когда только мисс Джеллиби и несчастный Принц успели обручиться - не знаю, но на этот раз они не успели обменяться и десятком слов.

– Дорогой мой, - ты знаешь, который час?
– благосклонно обратился мистер Тарвидроп к сыну.

– Нет, папенька.

У сына не было часов. У отца были прекрасные золотые часы, и он вынул их с таким видом, как будто хотел показать всему человечеству, как нужно вынимать часы.

– Сын мой, - проговорил он, - уже два часа. Не забудь, что в три ты должен быть на уроке в Кенсингтоне.

– Времени хватит, папенька, - сказал Принц, - я успею наскоро перекусить и побегу.

– Поторопись, мой дорогой мальчик, - настаивал его родитель.
– Холодная баранина стоит на столе.

– Благодарю вас, папенька. А вы тоже уходите, папенька?

– Да, милый мой. Я полагаю, - сказал мистер Тарвидроп, закрывая глаза и поднимая плечи со скромным сознанием своего достоинства, - что мне, как всегда, следует показаться в городе.

– Надо бы вам пообедать где-нибудь в хорошем ресторане, - заметил сын.

– Дитя мое, так я и сделаю. Я скромно пообедаю хотя бы во французском ресторане у Оперной колоннады.

– Вот и хорошо. До свидания, папенька!
– оказал Принц, пожимая ему руку.