Шрифт:
– Ну-с, - повторил Баундерби, - говорите!
После пережитых четырех тягостных дней слова Баундерби больно резнули слух Стивена. Они не только бередили его душевную рану, - они точно подразумевали, что он на самом деле трус и отступник, думающий только о своей выгоде.
– Что вам от меня угодно, сэр?
– спросил Стивен.
– Так я же вам сказал, - отвечал Баундерби.
– Будьте мужчиной, объясните нам все про себя и про этот их союз.
– Прошу прощения, сэр, - вымолвил Стивен Блекпул, - мне нечего сказать об этом.
Мистер Баундерби, в повадках которого всегда было много общего с напористым ветром, натолкнувшись на препятствие, немедленно задул изо всей мочи.
– Вот полюбуйтесь, Хартхаус, - начал он, - вот вам образчик этих людей. Этот человек уже был однажды здесь, и я сказал ему, чтобы он остерегался зловредных чужаков, которые вечно толкутся тут, - изловить бы их всех да повесить!
– и я предупреждал его, что он на опасном пути. Так вот, хотите верьте, хотите нет, - даже теперь, когда они опозорили его, он так рабски подчиняется им, что боится рот открыть.
– Я говорил, что мне нечего сказать, сэр. Я не говорил, что боюсь рот открыть.
– Говорил! Я знаю, что вы говорили. Мало того, я знаю, что у вас на уме. Это, доложу я вам, не всегда одно и то же! Наоборот - это очень разные вещи. Говорите уж лучше сразу, что никакого Слекбриджа в городе нет; что он не подбивает народ бунтовать; что вовсе он не обученный этому делу вожак, то есть отъявленный мерзавец. Вы лучше сразу скажите все это, - меня ведь не проведешь. Вы именно это хотите сказать. Чего же вы ждете?
– Я не меньше вас, сэр, сокрушаюсь, когда у народа плохие вожди, покачав головой, сказал Стивен.
– Ничего не поделаешь, берут таких, какие есть. Это большая беда, когда негде взять получше.
Ветер крепчал.
– Ну-с, Хартхаус, - сказал мистер Баундерби, - как вам это понравится? Недурно, а? Вы скажете - помилуй бог, с какими субъектами моим друзьям приходится иметь дело. Но это еще что, сэр! Вот послушайте, я задам этому человеку вопрос. Прошу вас, мистер Блекнул, - сильный порыв ветра, разрешите узнать, как это случилось, что вы отказались примкнуть к союзу?
– Как случилось?
– Вот именно!
– сказал мистер Баундерби, засунув большие пальцы за жилет, тряся головой и доверительно подмигивая противоположной стене, - как это случилось?
– Мне не хотелось бы говорить об этом, сэр. Но раз уж вы задали вопрос, чтобы меня не сочли невежей, я вам отвечу. Я слово дал.
– Только не мне, полагаю, - ввернул Баундерби. (Погода бурная с обманчивыми штилями, - как, например, сейчас.)
– Нет, нет, сэр. Не вам.
– Уж, во всяком случае, не из уважения ко мне это было сделано, сказал Баундерби, все еще обращаясь к стене.
– Ежели бы это касалось только Джосайи Баундерби из Кокстауна, вы бы, не задумываясь, примкнули к ним?
– Разумеется, сэр. Так оно и есть.
– Хотя он отлично знает, - сказал мистер Баундерби, свирепея, - что это шайка мерзавцев и бунтовщиков, для которых каторга и то слишком большая милость! Ну-с, мистер Хартхаус, вы повидали свет. Попадалось вам что-нибудь похожее на этого человека за пределами нашего славного отечества?
– И мистер Баундерби гневным перстом указал на Стивена.
– Нет, сударыня, - сказал Стивен Блекнул, инстинктивно обращаясь к Луизе, после того как взглянул ей в лицо, и решительно возражая против слов, употребленных мистером Баундерби, - не бунтовщики и не мерзавцы. Это неверно, сударыня, неверно. Они круто поступили со мной, я это знаю и чувствую. Но из них не наберется и десятка, - да не десятка, а полдесятка, сударыня, - таких, которые бы не думали, что исполнили свой долг перед всеми и перед собой. Я знал этих людей и жил среди них всю свою жизнь, ел и пил с ними, работал вместе с ними, любил их, и боже упаси, чтобы я не вступился за них, когда их оговаривают, - как бы они ни обошлись со мной!
Эти проникновенные слова были сказаны с прямотой, присущей людям его среды - и, быть может, с горделивым сознанием, что он остался верен товарищам, хоть они и обвинили его в предательстве; но он хорошо помнил, где находится, и даже не повысил голоса.
– Нет, сударыня, нет. Они привержены друг к другу, преданы друг другу, сострадают друг другу, не щадя жизни. Какое бы ни приключилось горе - а ведь к бедному человеку горе часто стучится в дверь, - нужда ли, хворь или еще что - они ласковы с тобой, жалостливы и рады помочь по-христиански. Это сущая правда, сударыня. И всегда так будет, хоть разорвите их на части.
– Короче говоря, - сказал мистер Баундерби, - оттого, что они образцы добродетели, они вышвырнули вас вон. Раз уж вы начали говорить об этом, доскажите до конца. Мы вас слушаем.
– Почему так получается, - продолжал Стивен, по-прежнему обращаясь к Луизе и, видимо, читая сочувствие на ее лице, - что как раз все самое лучшее в нас всегда доводит нашего брата до горя и беды - ума не приложу. Но это так. Я это твердо знаю, как знаю, что у меня небо над головой, хоть его и не видно за дымом. И мы терпеливы и ничего дурного делать не хотим. Не могу я поверить, чтобы вся вина была наша.