Застилая постель, Лена смотрит на пол перед очагом и вздыхает:

— Жаль, что здесь нет нашей шкуры.

— А что мешает сотворить её?

— Ничего. Но не всё сразу. Надо сначала как следует освоить этот Синтезатор, а то вместо леопардового мастодонта получится шкура носорога или кожа акулы. Сам видишь, какие простыни у меня вышли.

Кончив расправлять простыни, Лена усаживается на край постели. Кровать довольно высокая, и её длинные ноги едва касаются пола. Я присаживаюсь на циновку, обнимаю эти ноги и целую тёплые колени. Лена развязывает пояс халата и, распахнув его, притягивает меня за плечи.

После долгой разлуки мы с таким пылом отдаёмся неистовой любви, что, как мне кажется, перед этим меркнут все наши прежние ночи. Всякий раз после короткой передышки мы с ней вновь и вновь готовы предаваться самым пылким и самым изощренным любовным утехам, словно никак не можем насытиться друг другом и насытить друг друга. В один из тех моментов, когда на смену буре приходит затишье, Лена спрашивает меня:

— Я тебе хоть снилась в это время?

— Снилась, конечно.

— И часто?

— Врать не буду, не так часто как хотелось бы.

— И в каком виде я тебе снилась?

— Чаще всего в том, в каком я тебя увидел в первый раз. Помнишь, как ты тогда выглядела?

Лена кивает и снова спрашивает:

— А кто тебе снился чаще? Уж не Эва ли? А может быть, Яла или Нина Матяш? А, догадалась! Тебе чаще всех снилась Кора Ляпатч!

— Ты почти угадала. Только чаще всех мне снилась не Кора, а её шеф, то есть Старый Волк. И снился он мне в виде гораздо более экзотичном чем ты.

— В каком же?

— Как правило, мне снилось, что я его душу, а иногда я разделывал его на мясо…

Лена смеётся и возобновляет прерванные любовные игры. Обессилевшие, но всё ещё не до конца удовлетворённые, мы засыпаем, когда за окном уже начинают брезжить предрассветные сумерки.

Просыпаюсь я довольно поздно. Солнце заливает комнату через окна. Обоняние моё дразнит аромат кофе. Постель смята так, словно на ней предавался любви целый эскадрон гусар с кордебалетом из какого-нибудь варьете. А где Лена?

Компьютер включен, но Лены не видно. Встаю, накидываю халат и подхожу к очагу. В нём тлеют угли и пристроен кофейник. Пристроен он таким образом, чтобы сваренный кофе не закипел, но и не остыл. Молодец, Ленка! Но где же она?

В это время в прихожей слышатся лёгкие шаги, и в комнату входит Лена. Я смотрю на неё и не нахожу слов от восторга. Она полностью повторила тот туалет, о котором я вспомнил ночью. То же белое, полупрозрачное, с перламутровым отблеском платье с капюшоном и мантией. Те же босоножки с плетением ремешков до колен. Те же белые до локтей перчатки из тонкой эластичной ткани. Даже голубая лента в волосах на месте. Вот это память!

— Я тебе такой снилась? — спрашивает она.

Не говоря ни слова, я подхожу и обнимаю её. Она порывисто прижимается ко мне всем телом, и во мне вновь вспыхивает неукротимое желание. Подхватываю подругу на руки и несу её к постели прямо такую, как есть: в платье, босоножках и перчатках. Она не протестует, только крепче обхватывает меня за плечи и горячо целует в губы. Ночь любви находит своё продолжение утром. А Лена и утром всё такая же неутомимая как и ночью. Потом мы сидим на краю смятой постели, свесив ноги, и пьём кофе.

— Когда ты успела освоить Синтезатор и сотворить всё это? — спрашиваю я.

— А утром, пока ты спал. Я и тебе кое-что сотворила, — говорит Лена, показывая на диван обутой в белую босоножку ногой.

На диване лежит эластичный комбинезон синего цвета. В такие мы в Монастыре одевались дома и в них же занимались спортивной подготовкой. Еще шорты, брюки, рубашки.

— Приводи себя в порядок, одевайся, и займёмся делом.

Сама она снимает перчатки и отправляется мыть посуду. Я успеваю умыться, одеться, сбегать в курятник за свежими яйцами. За это время Лена приводит в порядок комнату, и я застаю её стоящей в раздумье перед Синтезатором.

— Надо сделать пару масок, шпаги и сабли, — предлагает она, — Нехорошо терять форму.

Я не возражаю, и Лена приступает к исполнению задуманного. Сам я отправляюсь колоть дрова. Когда я возвращаюсь и складываю дрова у очага, Лена предлагает:

— Давай, до обеда обдумаем, как мы будем действовать. Ты мне расскажешь, что ты уже попробовал сделать, я изложу свои идеи, которые пришли мне в голову вчера и сегодня.

— Хорошо, — соглашаюсь я, — потом надо будет…

Договорить я не успеваю. Резко звучит сигнал вызова на связь. Всегда нежный и мелодичный, сейчас он больно бьёт по нервам своей неожиданностью. Мы переглядываемся и медленно идём к монитору связи. А сигнал настойчиво повторяется. И каждое его повторение подобно раскалённому гвоздю, забиваемому под ноготь.