Какие бы чувства не вызвала в душе Сада эта потеря, мир за пределами тюремных стен, стал для него менее реальным, чем правда собственных литературных творений. В 1783 году он написал Рене-Пелажи, что темная сторона его натуры быстро и верно воцаряется в его мыслях. Но еще до того, как маркиз смог в полной мере выразить эти настроения на бумаге, в начале 1784 года он получил сообщение о своем переводе из крепости Венсенн. С момента заключения в тюрьму, в 1777 году, прошло почти шесть с половиной лет. Все это время, кроме шести недель, когда летом 1778 года он стал беглецом, внешнего мира Сад не видел. 1784 год был високосным, и его отъезд из крепости состоялся 29 февраля. Но дата отъезда не стала датой освобождения. Большую крепость маркиз покинул под наблюдением инспектора Сюрбуа и в девять часов вечера того же дня стал заключенным Бастилии.

Причиной перевода Сада в Бастилию стали совершенно невозможные условия прежнего существования. Худших условий жизни, чем в Венсенне, не было. Состояние древней башни пришло в упадок, и начальство приняло решение о ее закрытии. Несмотря на то, что Бастилии в скором времени предназначалось стать самой печально знаменитой тюрьмой в истории, все же условия содержания там оказались немного лучше, чем в Венсенне. Здание частично относилось к тюрьме и частично — к административному центру. Еще до первых всплесков революции уже поступали предложения о ее закрытии и сносе, получившие принципиальное одобрение. В 1784 году Сад стал одним из ее немногочисленных заключенных. К 1789 году их количество уменьшилось до семи. Узников содержали в четырех угловых башнях, и шансов на побег из Бастилии имелось не больше, чем из Венсенна. Когда маркиз прибыл туда, внешний вид здания как нельзя больше соответствовал его репутации. За первым подъемным мостом, отделявшим сооружение от улиц района Сент-Антуан, где селились ремесленники, поднимались высокие крепостные стены с круглыми башнями на углах. Потом следовал второй мост, ведший к внутренним постройкам. Камеру для него уже приготовили. Располагалась она в башне, названной по прихотливой фантазии одного из тюремщиков башней Свободы. На ее платформе было установлено тринадцать пушек, из которых салютовали в дни больших национальных торжеств.

Режим Бастилии в некоторых аспектах оказался мягче, хотя Сад в письмах заверял, что условия его содержания стали хуже, чем в Венсенне. Теперь Рене-Пелажи позволили регулярно посещать его, приносить одежду, еду, книги и свечи — словом, все, в чем он нуждался. К 1787 году она могла встречаться с ним раз в две недели. Здесь его больше не донимали обысками в камере, как это случалось в Венсенне. Охрана под предлогом подрывной литературной деятельности Сада больше не врывалась в камеру, не хватала его книги и записи. Обстановка в помещении отличалась скудностью. Маркизу позволили застелить каменный пол старым ковром и спать на походной койке. Тем не менее убранством своей комнаты и ее обстановкой занимался он сам, а расходы несла его семья. Площадь помещения составляла шестнадцать квадратных футов и столько же футов — в высоту; стены обелены мелом, а пол выложен кирпичом. Стены Сад завесил портьерами и коврами. 14 октября 1788 года Рене-Пелажи написала Гофриди, что нужны деньги для приобретения новых портьер, кровати, покрывала и матраса.

В течение пяти лет, проведенных в Бастилии, маркиз продолжал полнеть, хотя теперь предметом волнений стало здоровье Рене-Пелажи. Порой жена так тяжко страдала от геморроя, что не могла в карете доехать до Бастилии. Кроме того, у нее начала накапливаться жидкость, и с каждым днем она дурнела. Временами Рене-Пелажи писала, что ее самочувствие улучшается. Но в ноябре 1788 года она сообщила мужу, что у нее отказали обе ноги, хотя врачи заверяли — это явление временное. Большую помощь ей оказывал слуга Сада Картерон, «Ла Женесс», но в 1785 году он умер. Впоследствии уход за ней взяла на себя ее дочь Мадлен-Лаура, «большая бездельница», как охарактеризовала ее мать, не способная даже написать письмо.

Тем временем заключенный в камеру на втором этаже башни Свободы узник требовал, чтобы ему доставляли шоколад и белую нугу, сухофрукты и горшочки с джемом, персики в водке, свечи и тетради из голландской бумаги. Кроме того, в тюрьме он умудрился собрать внушительную библиотеку, составленную преимущественно из книг, отражавших его интересы как автора. Со времени перевода в Бастилию Сада, главным образом, интересовали работы по истории и о путешествиях. В письмах Рене-Пелажи он просил ее прислать ему книги, содержащие информацию по английской истории или об Испании, Португалии. Причем, когда маркиз обращался с той или иной просьбой, то проявлял нетерпение человека, нуждающегося в материале для немедленного достижения конкретной цели. Еще он требовал достать ему романы типа «Эмилии» Генри Филдинга, представлявшего собой мрачную картину социального пессимизма. Рядовой читатель едва ли удостоил бы его своим вниманием. Достать «Эмилию» оказалось трудно, и на ее поиски Рене-Пелажи пришлось потратить изрядно времени. В этом замечательном английском романе представлен мир, в котором до самого последнего момента зло процветает, а добродетель страдает. Вероятно, это нетерпение Сада внушало Рене-Пелажи какую-то надежду. Но, как бы маркиз ни жаловался на более худшие условия существования, его перевод в Бастилию стал отправной точкой новой фазы деятельности.

Именно в камере башни Свободы, высоко над крышами рабочего квартала Сен-Антуан, осенними вечерами 1785 года Сад принялся трудиться над самым амбициозным из своих произведений. Роман «120 дней Содома» считается, с одной стороны, самой гнусной из когда-либо написанных книг, с другой — искусно изложенным откровением самых темных человеческих фантазий.

Способ ее написания так же оригинален, как и манера повествования. В 1785 году роман Сада не предназначался для посторонних глаз. Возможно, он рассчитывал навсегда сохранить его в секрете. Как правило, маркиз писал в переплетенных тетрадях, скрыть которые почти невозможно. Чтобы избежать этого, он исхитрился склеивать небольшие листки бумаги, шириной всего в пять дюймов. Таким образом, у него получился свиток длиной почти в сорок футов, после чего 12 октября Сад начал заполнять его своим мелким и четким почерком.

«Великие войны, ставшие тяжким бременем для Людовика XIV, истощили запасы как казны, так и людей. Однако эти же обстоятельства кучке паразитов открыли путь к процветанию. Подобные люди только и ждут крупных бедствий. Они никогда не стараются облегчить их, напротив, стремятся создать их сами и всячески разжигают пламя, чтобы в полной мере нажиться на несчастьях других».

Как обычно, Сад-автор не отождествляет себя с распутством и жестокостью своих протагонистов. Однако свои четыре главных персонажа — герцога, епископа, банкира и судью — он позаимствовал из класса негодяев и спекулянтов, существующего на самом деле.

Вместе с женами, дочерьми, гаремом и всем необходимым для безбедного существования, они удаляются в замок Силлинг на 120 дней четырех зимних месяцев. Сию уединенную жизнь вдали от мира эти люди будут вести с начала ноября до конца февраля. Тридцать дней должны быть посвящены «простым страстям», число которых равняется ста пятидесяти. Затем наступят тридцать дней ста пятидесяти «сложных страстей». Третья четверть плана романа содержит описание ста пятидесяти «преступных страстей», и последняя часть — такое же число «смертельных страстей». Пока герои предаются этим усладам с наложницами из своего гарема, четыре сводницы развлекают их рассказами о своих сексуальных приключениях, иллюстрируя тот вид страсти, который в данный момент изучался.