— А что за предположения? — не слишком вежливо перебил я Ральфа.

— Перебивать старших есть величайшее неуважение, — назидательно произнес Клеменц. — и этот человек еще хотел заниматься подготовкой наших журналистов!

— Кубинских — это уже «наших»? — изумился я.

— Да, это моя новая родина, и вряд ли я отсюда куда-нибудь уеду, — ответил мой собеседник. — Но давай ближе к делу — тебя ведь больше интересует Хане, не так ли? Так вот, было предположение, что он движется по оси времени навстречу нам. Так сказать, из будущего в прошлое. В смысле, из нашего будущего, которое для него — прошлое, в наше же прошлое, которое для него — будущее. Поэтому он и помнит все, что, по нашим меркам, будет, и не помнит то, что уже было. Поэтому он и молодеет, вместо того чтобы стареть…

— А такое возможно? — искренне удивился я.

— Ну… — Ральф задумался, — ручаться, конечно, не буду… Ты когда-нибудь слышал о контратайме?

Я отрицательно покачал головой.

— В общем, я сам в этом не очень-то разбираюсь, — признался Клеменц. — Суть в том, что есть гипотеза, согласно которой в других галактиках время течет не так, как у нас, а навстречу нашему. Гипотеза вполне научная, к фантастике никакого отношения не имеет.

— И именно это и происходило с Хане? — торопливо спросил я.

— Не-а, не совсем, — покачал головой Ральф. — Ты знаешь, что такое контратайм? Это что-то вроде кинопленки, прокрученной задом наперед. Человек идет пятками назад, еда вываливается у него изо рта, чистая посуда после мытья становится грязной… Так это выглядит для обычного человека. Но Хане был вполне нормальным. Он жил как все, ел как все и ходил как все. Отсюда есть вторая версия…

Ральф помолчал, пригубив рома.

— Какой-то нацистский эксперимент. Сам знаешь, они и сверхлюдей пытались создать… В общем, может, Хане — из таких? Ввели ему какой-нибудь состав, заставляющий организм омолаживаться. Побочный эффект — пророческий дар. Ну или наоборот, как угодно. Правда, медицинские обследования ровным счетом никаких отклонений — включая генетические — у него не нашли…

— А такие эксперименты ставились? — спросил я.

— Почем я знаю? — отозвался Клеменц. — Я озвучил тебе версии. Обе вызывают много вопросов и возражений, но других просто нет. А по поводу экспериментов «Аненэрбе»… ты и без меня знаешь, куда податься и кого спросить.

Естественно, я знал, о ком идет речь — о Гансе-Ульрихе фон Кранце. С Кранцем мы познакомились совсем недавно, но уже успели оказать друг другу немало услуг. Он неизменно консультировал меня по вопросам, связанным с нацистами, я — по всем проблемам, которые интересовали его и в которых я мог ему помочь. Сам Кранц — сын эсэсовца, бежавшего после войны в Аргентину и хранившего немало жутких тайн Третьего рейха. Со временем Гансу-Ульриху надоело быть преуспевающим бизнесменом, каковым он являлся большую часть своей сознательной жизни, и он решил разгадать все тайны, которые хранил его покойный батюшка. И надо сказать, весьма преуспел в этом вопросе…

Откуда знали друг друга Кранц и Клеменц, мне так и не удалось выяснить. Оба, словно сговорившись, уходили от ответа. Впрочем, мне это было не так уж важно. Важнее другое — Кранц действительно прекрасно разбирался в тайнах Третьего рейха. Значит, далее мой путь лежал к нему. Вот только стоило ли мне покидать Остров свободы? Или надо было еще немного отсидеться? Клеменц склонялся ко второму варианту — по крайней мере, пока я физически не приду в норму. Он же — по своим каналам — узнал, что с моими друзьями в Париже все нормально. Их, похоже, держали под наблюдением, но не трогали. Может, преследователи действительно потеряли мой след? Найти меня после того, как я приземлился в Гаване, действительно было практически невозможно.

Несколько дней подряд я гулял и отдыхал, стараясь поменьше думать о делах. Пока что у меня было слишком мало информации для того, чтобы прийти к каким-то более или менее обоснованным выводам. Где-то через неделю, вернувшись после продолжительной прогулки в домик Клеменца, я обнаружил его рассматривающим какую-то небольшую книжку.

— А, вот и ты, турист! — не слишком любезно обратился он ко мне. — Возьми, это тебе.

С этими словами он протянул книжицу мне. Я взял ее в руки. Черт возьми, так это же паспорт! Причем аргентинский. С первой же странички смотрела моя физиономия. Звали меня теперь Аурелиано Сендеро — надо будет выучить, черт побери. Физиономия у меня довольно смуглая, так что за латиноамериканца я сойду легко. Язык… что ж, буду держать его за зубами, а для повседневного общения словарный запас у меня вполне достаточен. Я пролистал паспорт — в нем оказалось несколько действующих виз, в том числе и шенгенская. Я поднял глаза на Ральфа.

— Подарок от Кранца, — ухмыльнулся он. — Откуда и как вся эта роскошь, не спрашивай. Вернее, спроси его самого, если хочется. А у меня для тебя еще один подарочек…

И Клеменц протянул мне бумажку, на которой стояла серия цифр.

— Не потеряй, — прокомментировал он. — Это — номер счета в «Сосьете женераль». Открыт на предъявителя, еще во времена ГДР. Насколько я знаю, ни разу не использован. Сумма там небольшая, предназначалась на крайняк для наших агентов, но проценты за двадцать лет накапали порядочные. У тебя ведь, как я понимаю, наличности немного, а картами твоими лучше не пользоваться — засекут. С этим счетом вы, сеньор Аурелиано, хоть какое-то время сохраните инкогнито.

На следующий день я вылетел в Аргентину. Одно надежное убежище предстояло променять на другое…

Вопреки всем моим опасениям путешествие прошло без осложнений. То ли мои враги потеряли меня из виду, то ли по каким-то причинам предпочитали держаться на порядочном расстоянии. Но в безопасности я ощутил себя только тогда, когда плюхнулся на пассажирское сиденье «мерседеса», на котором Кранц встретил меня в аэропорту.