Ему только показалось странным, что управляющий графа не отворяет ворот, хотя он уже должен был отлично узнать его. Он даже заметил это графу.

— Это не важно, — ответил граф, — Гетцали всегда на военном положении. Устав должен строго соблюдаться по отношению ко всем без исключения, от этого зависит жизнь в этих местах. Мартин узнал меня уже давно, я уверен в этом, но он, может быть, думает, что я попал в плен к индейцам, которые только для вида держат меня на свободе, чтобы легче овладеть асиендой. Будьте уверены, что мой осторожный управляющий только тогда пропустит нас, когда после опроса вполне убедится, что наши одежды белых не надеты на красную кожу.

— Да, — пробормотал дон Сильва в сторону, — правда, эти европейцы все предусмотрят. О! Они задавят нас!

Караван подошел к батарее шагов на двадцать.

— Я полагаю, — заметил граф, — что если мы не желаем, чтобы нас обдали градом картечи, то нам следует остановиться.

— Как! — с удивлением воскликнул дон Сильва. — Они будут стрелять?

— Обязательно.

Оба они остановили своих лошадей и стали ждать окрика.

— Кто идет? — спросил по-французски сильным голосом Мартин Леру и вышел на вал батареи.

— Ну, что скажете теперь? — сказал граф дону Сильве.

— Это великолепно… вот это дисциплина!.. — в восторге проговорил тот.

— Друзья! — ответил граф на окрик. — «Лорайль и свобода», — произнес он затем пароль.

— Отлично. Опускай, — скомандовал голос. — Это друзья, и дай Бог нам почаще принимать таких.

Пеоны опустили подъемный мост через ров, единственное средство для въезда на асиенду.

Караван перешел по мосту, который немедленно поднялся.

— Простите меня, капитан, — проговорил Мартин Леру, отдав графу честь и приветствуя его, — я давно узнал вас, но мы живем в стране, где никакая предосторожность не излишня.

— Вы исполнили свой долг, лейтенант, я могу вас только благодарить. Что нового у вас?

— Ничего особенного. Я послал в пустыню охотников, они донесли мне, что набрели на оставленный кем-то костер, — вероятно, индейцы бродят в окрестностях.

— Поглядим.

— О! Я уже приготовился, особенно теперь: приближается месяц, который команчи называют Мексиканской луной. Я не прочь, если они осмелятся подойти к нам, дать им урок, который они не забудут и впредь.

— Я разделяю ваше мнение. Удвоим осторожность, и все пройдет хорошо.

— Будут у вас еще распоряжения?

— Нет.

— Тогда я пойду. Ведь вы, капитан, возложили на меня обязанность следить за всеми мелочами, поэтому я должен поспевать всюду.

— Идите, лейтенант, я вас не задерживаю.

Старый служака взял под козырек перед капитаном, сделал капатасу дона Сильвы дружеский знак рукой и в сопровождении его и пеонов, ведших мулов, удалился.

Граф провел своих гостей в комнату, предназначенную для них и комфортабельно убранную.

— Дон Сильва, — обратился он к асиендадо, — весь дом к вашим услугам, отдохните. Вы и донья Анита, должно быть, очень устали от долгой езды. А завтра, если позволите, поговорим о делах.

— В любое время, когда вам угодно, друг мой!

Граф отвесил гостям глубокий поклон и удалился. С тех пор как он в первый раз увидел донью Аниту, ему не удалось перекинуться с ней ни единым словом.

На дворе граф нашел проводника-индейца. Он расхаживал взад и вперед и курил. Граф подошел к нему.

— Эй ты, вот тебе десять пиастров, которые тебе обещали.

— Благодарю, — сказал индеец, принимая плату.

— Что же ты теперь собираешься делать?

— Отдохнуть здесь до завтра, и завтра же отправиться в свою деревню.

— Тебе очень нужно попасть туда?

— Мне? Вовсе нет.

— Так оставайся здесь.

— Зачем?

— Я скажу тебе: быть может, через несколько дней ты мне понадобишься.

— А мне заплатят?

— И очень даже щедро. Согласен?

— Да.

— Так ты остаешься?

— Остаюсь.

Граф удалился, не заметив странного взгляда, которым проводил его индеец.

На расстоянии приблизительно трех выстрелов от асиенды в густую поросль мастичных деревьев мексиканской смоковницы, ветел, дикого хлопчатника, перуанской акации за час до захода солнца въехал всадник, слез с коня — великолепного мустанга с горячим взглядом и красивой шеей, спутал ему ноги, проницательно взглянул кругом и, удовлетворенный окружавшей его тишиной, стал готовиться к ночлегу.

Жизнь этого человека давно перевалила на вторую половину. Это был индейский воин высокого роста, одетый в настоящий команчский костюм. Хотя на вид ему было около шестидесяти лет, он был бодр, как юноша, и ни одного признака старческой расслабленности нельзя было обнаружить ни на его умном лице, ни на его крепких мускулистых членах. Орлиное перо в густых волосах показывало, что он был облечен саном сахема 23 . Этот вождь был Орлиная Голова, с которым читатель познакомился в одном из предыдущих рассказов.