В эпоху испанского владычества дело обстояло иначе. По границе были устроены многочисленные крепости и форты, между ними располагались в удобных для зашиты пунктах отряды войск, содержащиеся исключительно с целью отражать нападения индейцев и прогонять их в глубь прерий и не выпускать с их земель охоты. Но со времени провозглашения независимости Мексики граждане настолько втянулись в бесконечные и бесцельные междоусобицы и революции, что войска были отозваны и употреблялись для совершенно других нужд, форты были упразднены, и пограничным жителям предоставили защищаться самим, как они смогут и сумеют, то есть оставили их без всякой защиты. Следствием этого явилось то, что индейцы стали понемногу приближаться, перешли реки, не встречая никакого серьезного сопротивления. Произошло это по той простой причине, что мексиканское правительство под страхом самого сильного наказания запретило продавать оседлым индейцам огнестрельное оружие, а эти индейцы только одни и могли оказать достойное сопротивление нападавшим соплеменникам. Последние же без труда за несколько лет вернули себе все то, что Испания при всем своем могуществе с трудом приобрела за несколько веков. В результате получилось, что плодороднейшие в мире земли стояли без обработки и по этой несчастной стране нельзя было сделать шага, чтобы не натолкнуться на еще дымящиеся развалины. Дерзость индейцев дошла до того, что они даже не скрывали своих намерений вторгнуться в мексиканские пределы. Эти вторжения они стали повторять в определенное время года, регулярно в одни и те же месяцы и даже в одни и те же дни. В насмешку они называли эти месяцы Мексиканскими лунами, то есть такими месяцами, когда они отправлялись грабить мексиканцев.

Черному Медведю удалось основать сильную конфедерацию с целью поднять в глазах соплеменников свой престиж, который было сильно поколебался из-за неудач, преследовавших его в нескольких последних походах. Это и было уже описано нами в одной из предшествующих глав. Как все индейские вожди, он был крайне самолюбив. Несмотря на свои молодые годы, он успел уже разорить несколько мелких племен и присоединить их к своему племени. Он стремился теперь покорить команчей и заставить их признать его главенство. Замысел этот был смел, трудноисполним, пожалуй, даже и совсем не исполним, так как команчи по праву считались самым воинственным и сильным племенем в прериях. Это племя гордо именовало себя царем прерий и только терпело присутствие апачей на землях, которые считало входящими в состав своих земель охоты. Команчи имели перед другими племенами в прериях громадное преимущество, которое составляло их силу и делало их ужасными для тех, с кем они вели войны. Преимущество это заключалось в том, что они не употребляли никаких спиртных напитков и потому избежали повального развращения и болезней, которые поразили другие племена и в гораздо большей степени, чем пули, облегчили победу европейским пришельцам. Команчи же сохранили всю силу, выдержку и природный ум дикарей.

Насмешник точно так же, как и Черный Медведь, не верил в прочность союза двух племен. Ненависть, которую он чувствовал к апачам, слишком глубоко укоренилась в его душе. Но основание французами колонии Гетцали, установление постоянного владычества белых над землями, которые все краснокожие считали своими, грозило слишком серьезными последствиями одинаково для всех индейских племен, и потому нет ничего удивительного, что они соединились вместе, чтобы одержать победу над общим врагом. Они отложили на время свои давние неразрешимые раздоры и заключили союз для совместного похода на Гетцали, но только для этого. Между ними установилось безмолвное, но тем не менее прекрасно понимаемое обеими сторонами соглашение, что после изгнания иноземцев каждый волен поступать как ему угодно.

Мы описали уже, как начал военные действия Насмешник. Черный Медведь держал в голове план, который обдумал уже давно, но из-за недостатка средств не мог привести в исполнение. Желая получить сведения, необходимые для задуманного набега, он отправился в Гуаймас. Там Тигреро, преследуя, в свою очередь, собственные цели, предложил ему втереться в состав каравана дона Сильвы, направлявшегося в Гетцали, в качестве проводника. Апач ухватился за это предложение, прекрасно выполнил свою роль и за те несколько часов, которые провел на асиенде, со свойственной индейцам проницательностью самым подробнейшим образом ознакомился со всеми слабыми пунктами крепости.

Существовала еще одна цель, увеличившая его стремление овладеть асиендой. Как у всех краснокожих, у него была мечта иметь женой бледнолицую женщину. Когда ему довелось увидеть донью Аниту, в нем внезапно загорелась страсть, и он решил привести в исполнение мечту, которую давно лелеял, и ввести в свой вигвам чудный цветок, подобного которому, конечно, отродясь не имел ни один индейский вождь.

Пусть не подумает читатель, что Черный Медведь почувствовал к донье Аните какое-либо подобие любви. Вовсе нет — ему просто хотелось иметь белую жену, вот и все. Ему казалось обидным, что у всех прочих вождей его племени были белые жены, а у него нет. Если бы донья Анита была безобразна, то он и тогда попытался бы овладеть ею. Но она была на редкость хороша — тем лучше! Нужно прибавить, что апачский вождь даже не находил ее особенно красивой; по индейским понятиям молодая девушка была не более как недурна собой. Единственное, что он ценил в ней, это цвет кожи.

Черный Медведь, сидя с самыми важными из вождей на оконечности острова Чоль-Гекель, хранил серьезное молчание и, скрестив на груди руки, уставился в пространство, пока зарево пожара, пущенного в прерии Насмешником, не озарило окрестностей своим кровавым отблеском.

— Брат мой Насмешник — опытный вождь и верный союзник, он честно выполнил поручение, данное ему. Он сжигает сейчас бледнолицых собак. Что команчи начали — апачи докончат.

— Черный Медведь — великий вождь своего племени. Кто осмелится спорить с ним? — льстиво заметил в ответ Малая Пантера.

Сахем улыбнулся.

— Если команчи — антилопы, то апачи — выдры. Они умеют, когда надо, плавать по воде так же хорошо, как и ходить по земле, могут и летать по воздуху. Дни бледнолицых сочтены. Великий Дух обитает в Черном Медведе и говорит словами, исходящими из груди его.

Воины почтительно наклонили головы.

После минутного молчания Черный Медведь продолжал:

— Что значат для индейских воинов огненные трубы бледнолицых? Разве у них нет острых желобчатых стрел и разве не бесстрашны сердца их? Да последуют за мной дети мои, мы возьмем скальпы бледнолицых псов, привяжем их к гривам наших коней, и их женщины будут нашими рабынями!

Слова вождя были заглушены криками радости и энтузиазма.

— Река несет много деревьев. Братья мои не бабы, чтобы напрасно утомлять себя. Они сядут на эти деревья, и река донесет их до большого вигвама бледнолицых. Пусть приготовятся дети мои. Черный Медведь выступит в шестнадцатый час, когда синяя сова пропоет два раза и куропатка испустит свой резкий крик. Я сказал. Двести воинов последуют за Черным Медведем.

Вожди почтительно поклонились сахему и оставили его одного.

Черный Медведь закутался в бизонью шкуру, растянулся перед горевшим возле него костром, раскурил трубку при помощи священной палочки, украшенной погремушками и перьями, и замер, неподвижно устремив взор на зарево, которое ширилось, все сильнее захватывая горизонт.