Липа (бледная). Потому что сейчас только одиннадцать. А когда будет двенадцать…

Савва (вскакивает и быстро идет к ней. Тяжело смотрит на нее, говорит медленно, слово за словом). Так вот что! Когда будет двенадцать…

 (Поворачивает голову к Сперанскому, но продолжая глядеть на Липу.)

Послушайте вы, ступайте домой!

Липа (с испугом). Нет, подождите еще, Григорий Петрович. Пожалуйста, я прошу вас!

Савва. Если вы не уйдете сейчас, я выброшу вас в окно. Ну?

Сперанский. Извините, я никак не думал, я с Антон Егорычем, я сейчас.

Тут где-то моя шляпа… положил я ее…

Савва. Вот ваша шляпа. (Бросает.)

Липа (слабо). Посидите еще, Григорий Петрович.

Сперанский. Нет, уже поздно. Я сейчас, сейчас. До приятного свиданья, Олимпиада Егоровна. До приятного свиданья, Савва Егорович. А они, кажется, уже спят, их в постельку бы надо. Иду, иду. (Уходит.)

Савва (говорит тихо и спокойно, в движениях тяжел и медлителен, как будто вдруг сразу почувствовал тяжесть своего тела). Ты знаешь?

Липа. Знаю.

Савва. Все знаешь?

Липа. Все.

Савва. Монах сказал?

Липа. Монах сказал.

Савва. Ну?

Липа (слегка отступая и поднимая руки для защиты). Ничего не будет. Взрыва не будет. Взрыва не будет, ты понимаешь, Савва? Не будет!

Пауза. На улице шаги и невнятный говор. Савва поворачивается и с особенной медлительностью, сгорбившись, прохаживается по комнате.

Савва. Ну?

Липа. Так лучше, брат, поверь мне. Поверь мне!

Савва. Да?

Липа. Ведь это было – не знаю что! Сумасшествие какое-то. Ты подумай!

Савва. Это – наверно?

Липа. Да, наверно. Теперь уже ничего не сделаешь.

Савва. Расскажи, как это произошло. (Осторожно садится и тяжело смотрит на Липу.)

Липа. Я уже давно догадалась… Еще тогда, в тот день, когда мы говорили. Только я еще не знала – что. И я видела… машинку эту: у меня есть другой ключ от этого сундука.

Савва. У тебя наклонности сыщика. Продолжай.

Липа. Я не боюсь оскорблений.

Савва. Ничего, ничего, продолжай.

Липа. Потом я видела, что ты часто разговариваешь с этим, с Кондратием. А вчера я посмотрела – машинки этой уже нет. И я поняла.

Савва. Второй, ты говоришь, ключ?

Липа. Да… ведь сундук этот мой. Ну, и сегодня…

Савва. Когда?

Липа. Уже к вечеру – я никак не могла найти Кондра-тия – я сказала ему, что знаю все. Он очень испугался и рассказал мне остальное.

Савва. Достойная пара: сыщик и предатель. Ну?

Липа. Если ты будешь оскорблять меня, я замолчу.

Савва. Ничего, ничего, продолжай.

Липа. Он хотел донести игумену, но я не позволила. Я не хочу губить тебя.

Савва. Да?

Липа. Когда все это устроилось, я вдруг поняла, как это дико все – так дико, что этого не может быть. Кошмар какой-то. Нет, этого не может быть! И мне стало жаль тебя.

Савва. Да?

Липа. Мне и сейчас жаль тебя. (Со слезами.) Саввуш-ка, милый, ведь ты мой брат, ведь я качала тебя в люльке. Миленький, что ты задумал, – ведь это же ужас, сумасшествие. Я понимаю, что тебе тяжело было смотреть, как живут люди, и ты дошел до отчаяния… Ты всегда был хороший, добрый, и я понимаю тебя. Разве мне самой не тяжело смотреть? Разве я сама не мучусь? Дай мне твою руку…

Савва (отстраняя ее руку). Он сказал тебе, что пойдет к игумену?

Липа. Да, но я не позволила ему.

Савва. А машинка у него?

Липа. Он завтра отдаст ее тебе; мне он побоялся ее отдать. Саввушка, миленький, ну, не смотри на меня так! Я понимаю, что тебе неприятно, но ты умный, ты не можешь не сознавать, что ты хотел сделать. Но ведь это же бессмыслица, это бред, это может присниться только ночью. Разве я не понимаю, что жить тяжело, не мучусь этим! Но нужно бороться со злом, нужно работать… Даже эти товарищи твои, анархисты… убивать нельзя, никого нельзя, но я все же их понимаю: они убивают злых…