— Мило с вашей стороны.

Взяла меня за руку, подвела к утесу.

— Вот он, рыцарь наш в лучистых латах.

Жюли посмотрела холодно.

— Привет.

— Она все знает, — сообщила ее сестра.

Жюли искоса взглянула на нее.

— И знаю, кто во всем виноват.

Но затем встала и спустилась к нам. Укор сменился состраданием.

— Как вы добрались до дому?

Я рассказал им про плевок. Сестры и думать забыли о своих размолвках. На меня с тревогой уставились две пары серо-голубых глаз. Потом они переглянулись, будто моя история подтверждала их собственные выводы. Жюли заговорила первой.

— Вы Мориса сегодня видели?

— Ни следа.

Они вновь переглянулись.

— И мы не видели, — сказала Джун.

— Все вокруг точно вымерло. Я вас все утро искал. Джун посмотрела мне за спину, в глубину леса.

— Это с виду вымерло. Как бы не так.

— Что это за гнусный чернокожий?

— Морис называет его своим слугой. В ваше отсутствие он даже за столом прислуживает. Его обязанность — опекать нас, пока мы в укрытии. Нас от него уже воротит.

— Он правда немой?

— А шут его знает. Мы считаем, что нет. Все время сидит и пялится. Словно вот-вот откроет рот.

— Не пытался он…?

Жюли покачала головой.

— Он навряд ли соображает, какого мы пола.

— Ну, тогда он еще и слепой вдобавок.

Джун поморщилась.

— Да, не везет ему, зато нам с ним повезло.

— Старику-то он настучал про ночные дела?

— Тем более странно, почему тот не показывается.

— Собака, не залаявшая ночью [77] , — вставила Джун.

Я взглянул на нее.

— По плану нам ведь не полагалось знакомиться.

— Это до сегодняшнего дня не полагалось. А нынче мне предстояло вкручивать вам мозги вместе с Морисом.

— После очередной моей выходки — убогая, что с меня возьмешь, — добавила Жюли.

— Но теперь-то…

— Да мы и сами озадачены. Беда в том, что он не сказал, какой будет следующий этап. Кем нам надо притвориться, когда вы раскусите вранье про шизофрению.

— И мы решили стать самими собой, — заявила Джун.

— Посмотрим, что из этого выйдет.

— А сейчас пора рассказать мне все без утайки.

Жюли холодно взглянула на сестру. Джун нарочито изумилась:

— Выходит, я вам тут ни к чему?

— У тебя есть шанс еще часок покоптиться на солнышке. За обедом мы, так и быть, стерпим твое общество.

Присев в реверансе, Джун сходила за корзинкой; удаляясь в сторону пляжа, погрозила пальцем:

— Все, что меня касается, потом перескажете. Я рассмеялся и запоздало перехватил прямой, угрюмый взгляд Жюли.

— Было темно. И одежда такая же, так что я…

— Я очень на нее сердита. Все и без того запуталось.

— Она совсем не похожа на вас.

— Мы с детства стремились друг от друга отличаться. — Тон ее потеплел, стал искреннее. — На самом деле мы не разлей вода.

Я взял ее за руку.

— Вы лучше.

Но она отстранилась, хоть руки не отняла.

— Там, в скалах, есть удобное место. И мы наконец побеседуем без чужих глаз.

Мы пошли меж деревьев на восток.

— Вы что, по-настоящему злитесь?

— Сладко было с ней целоваться?

— Я ж думал, что она — это вы.

— И долго вы так думали?

— Секунд десять.

Рванула мою руку вниз.

— Врун.

Но в углах ее губ появилась улыбка. Мы очутились у естественной скальной стены; одинокая сосенка, крутой спуск к обрыву. Стена надежно укрывала нас от соглядатаев с острова. Под сенью жидкого, потрепанного ветрами деревца был расстелен темно-зеленый коврик, на котором стояла еще одна корзинка. Оглядевшись, я заключил Жюли в объятия. На сей раз она позволила поцеловать себя, но почти сразу же отвела лицо.

— Мне так хотелось выбраться к вам вчера.

— Жаль, что не вышло.

— Пришлось отпустить ее одну. — Сдавленный вздох.

— Все время ноет, что мне самое интересное и важное достается.

— Ну ничего. Теперь у нас весь день впереди.

Поцеловала сырой рукав моей рубашки.

— Нам надо поговорить.

Сбросила туфли и, подогнув под себя ноги, уселась на коврик. Над кромкой синих гольфов торчали голые коленки. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что платье у нее белое, но покрытое частым мелким узором из розочек. Глубокий вырез приоткрывал ложбинку меж грудей. В этом одеянии она казалась доверчивой, как школьница. Бриз трепал пряди волос за ее плечами, точно на пляже в день, когда она звалась Лилией, — но тот ее облик уже отхлынул, будто волна с галечного берега. Я сел рядом, она потянулась за корзинкой. Ткань обрисовала линию груди, хрупкую талию. Повернулась лицом ко мне, наши глаза встретились; гиацинтово-серая радужка, скошенные уголки — засмотрелась на меня, забылась.