По дороге домой, к обеду, Меркурий Авдеевич встретил Павлика Парабукина, узнал, что тот не застал Вити дома, и велел - если Павлик увидит его - передать, чтобы внук шел обедать. На дочь Меркурий Авдеевич покашивался виновато. Она мельком сказала, что, наверно, Витя, по обыкновению, зачитался у Арсения Романовича. То, что она крепилась, не показывая беспокойства, словно еще больше виноватило Меркурия Авдеевича, и он насупленно молчал.

Отдохнув, он собрался уходить, когда прибежал Павлик и, еле переводя дух, пугливо стреляя золотыми глазами то на Лизу, то на Мешкова, выпалил, что Витю забрали.

– Как забрали? Кто забрал?

– Грянула облава, и всех, кто торговал с рук, всех под метелку!

– Под какую метелку? Что ты несешь?
– выговорила Лиза, так крепко держась за спинку стула, что побелели ногти.

– Дочиста весь базар загнали на один двор и там разбирают - кого в милицию, кого куда.

– А Виктор-то где, Виктор?

– И он заодно там!

– В милиции?

– Да не в милиции, а на дворе, говорю вам!

– Ну, а ты-то был с ним?

– Был с ним, да утек, а его замели.

Оторвав наконец руки от стула, Лиза подбежала к постели, схватила головной платок, бросила его, отворила шкаф, принялась что-то искать в платьях, бормоча: "Постой, постой, ты проводишь меня, Паша, постой..."

Меркурий Авдеевич взял ее за руку, отвел к креслу, усадил, сказал отрывисто:

– Некуда тебе ходить... Я приведу Виктора.

Она в смятении опять поднялась. Он надавил на ее плечо, прикрикнув:

– Сиди! Я за него в ответе. Сам пойду.

Он зашагал так скоро, что Павлик припустился за ним почти бегом. Дорога была не близкая, но до каждой надолбы на перекрестке знакомая Меркурию Авдеевичу: не так уж давно хаживал он, что ни день, на Верхний базар в свою лавку. Он двигался с замкнутой решимостью, точно на расправу, пристукивая жиденьким костыльком, как прежде пристукивал богатой тростью с набалдашником, спрятанной теперь подальше от недоброго глаза.

– Вон, - показал Павлик, когда между рыночных каменных рядов завиднелась кучка людей, - вон, где милиция стоит туда их согнали.

Меркурий Авдеевич сбавил шаг, перестал пристукивать костыльком. Вдоль корпуса с дверьми на ржавых замках (тут раньше торговали мыльные и керосинные лавки) терся разномастный народ, чего-то ожидая и глазея на двух милиционеров, охранявших ворота былого заезжего двора. Один милиционер был по-молодому строен, еще безбород и - видно - доволен представительными своими обязанностями. Другой рядом с ним был коротенький, напыщенный и с такими залихватскими, раздвинутыми по-кошачьи подусниками, о каких перестали и вспоминать. Оба они осмотрели Меркурия Авдеевича безошибочными глазами.

– Я насчет своего внука, товарищи. Внук мой нечаянно попал в облаву, просительно сказал Мешков, подходя осторожно и приподымая картузик.

– Нечаянно не попадают, - ответил молодой.

– Как не попадают? Не ждал попасть, а попал. Полная нечаянность и для матери его, и для меня, старика.

– Совершеннолетний?

– Как?

– Внук-то совершеннолетний?

– Да что вы, товарищ! Мальчоночка, вот поменьше этого будет, - показал Мешков на Павлика.

– Чего же в торгаши лезет, когда молоко на губах не обсохло?

Павлик вытер пальцем губы и отвернулся вызывающе.

– Зачем - в торгаши?!
– испугался Меркурий Авдеевич и даже занес руку, чтобы перекреститься, но вовремя себя удержал.
– Озорство одно, больше ничего. Ведь они же - дети, что мой внучок, что вот его приятель. То им крючки для удочек спонадобятся, то клетка какая для птички. И все норовят на базар - где же еще достанешь? Ребятишки - что с них спрашивать?

– То-то, спрашивать!
– грозно мотнул головой коротенький милиционер, и подусники его стрельчато задвигались.

– Ведь как спросишь?
– доверительно сказал Мешков, глядя с уважением на красные петлицы милиционера.
– Не прежнее время, сами знаете. Прежде бы и посек. А нынче пальца не подыми: они - дети.

– Посек!
– неожиданно заносчиво вмешался Павлик.
– А чем он виноват? Удочки, птички! Тоже!

Он с презрительной укоризной щурился на Мешкова и уничтожающе кончил, полуоборачиваясь к милиционерам:

– Жизни не знаете!

– Суйся больше!
– приструнил Мешков, оттягивая Павлика за рукав.
– Что с ним поделаешь, вот с таким?

– В неисправимый дом таких надо, - сказал милиционер и усмехнулся на Павлика.

– Кем сами будете, гражданин?
– спросил молодой.

– Советский сотрудник. Неурочно приходится службу манкировать, чтобы только внучка выручить.

– Ребят через другие ворота отсеивают, - сказал с подусниками. Пойдем, я проведу двором.

Молодой приоткрыл ворота. Павлик хотел проскочить за Меркурием Авдеевичем, но его не пустили, и он обиженно ушел прочь, по пути изучая расположение омертвелых корпусов, замыкавших целые кварталы.