– Это вы зря, - укоряет Рагозин, - я вас никак не обзываю. Я говорю, надо пошевеливаться, составить сметы, предопределяя, кто покроет расходы.

– Смета мертвым не поможет. Деньги нужны сейчас, сию минуту. У нас окраины захлебываются в нечистотах. Четыре года назад мы могли очистить город всего только на одну пятую часть, когда в обозе было четыреста бочек. А знаете, сколько числилось бочек прошлым летом? Шестьдесят семь! А сколько сейчас? Двадцать. Вы интересовались?

– Ну, насчет бочек-то, это как будто не мое дело, - слегка обижается Рагозин.

– Это - дело денег. А вы - деньги. По адресу я обратилась или нет? Я предлагаю обложить население на медико-санитарные нужды.

– Нельзя.

– Почему нельзя? Без вас ведь прошлый год финансовая комиссия Совета наложила контрибуцию на имущих? Еще тогда купцы между собой перессорились, не могли разверстать сумму. Кто побогаче, старались свалить тяжесть на середняков, и под конец пришли с челобитной в Совет, чтобы он взял на себя разверстку.

– Не подрались?
– вдруг с веселым интересом спрашивает Рагозин.

– Подрались или нет, а только контрибуция дала большие суммы, которые пошли на улучшение быта красноармейцев. Почему Красной Армии можно, а медицине нельзя?

– Теперь нельзя, контрибуции запрещены законом, - почти с сожалением отвечает Рагозин.

Так он говорит и говорит целыми днями, часто ища выход там, где его нет, точно человек, который знает, что у него давно не осталось ни копейки, и все-таки машинально шарит у себя по карманам.

В минуты передышки Рагозин, потянувшись, взглянет за окно, заметит между крыш тоненькое пятнышко речной сверкающей глади, подумает, что уж, наверно, никогда больше не съездит на рыбную ловлю с ночевкой, и только успеет вздохнуть, как ему доложат, что ожидает представитель отдела народного образования, или социального обеспечения, или еще кто-нибудь, и он снова сядет за стол, и ухмыльнется промелькнувшей мысли, что он, собственно, не просто человек, а как бы человек-ассигнация, и скажет громко:

– А ну-ну, давайте, кто там первый?..

Конечно, мальчики, остановившиеся перед богатым фасадом на Театральной площади, не имели понятия ни об истории национализации банков, ни о трудных обязанностях Рагозина. Они долго не решались отворить дверь, казавшуюся им, несмотря на тусклость, величественно строгой. Предприимчивый Павлик толкнул Витю в бок и сказал:

– Чего еще? Айда!

Они очутились перед широкой лестницей, покрытой истертым, но все еще парадным красным ковром с полосками по рантам. Было тихо, лишь издалека сверху доносилось неровное щелканье костяшек счетов, будто после дождя капало с крыш.

Сбоку из стеклянной дверцы вышел старик с голубой бородой, укрывавшей его до пояса. Он держал в одной руке жестяной чайник, из носика которого цепочкой вилась струйка пара, в другой - пустое блюдце.

– Вы зачем сюда?

– Нам нужен товарищ Рагозин, - сказал Павлик.

– Вона кого захотели.

Старик налил в блюдце кипятку и начал студить его, надувая щеки. Отхлебнув, он спросил:

– А зачем он вам требуется?

– Нас к нему послали, - ответил Витя.

– Куда послали?

Витя переглянулся с Павликом.

– Сюда послали, - сказал Павлик.

Старик допил воду и налил еще в блюдце.

– Здесь есть Волжско-Камский коммерческий банк, - сказал он и посмотрел мальчикам в ноги.
– Надо пыль с башмаков смахивать, а не лезть, как в сарай. Никакого Рагозина тут сроду не было.

– Где ж он?
– спросил Павлик.

– А кто он, ваш Рагозин?

Мальчики помолчали.

– Он начальство, - сказал Витя.

Старик надвинулся на них бородатой грудью, широко расставив руки с чайником и блюдцем.

– Ошпарю вот, чтоб не шмыняли, где не следует.

Витя и Павлик попятились к выходу.

– Начальство!
– сказал старик, наступая.
– Теперь все стали начальством. Ну и ищите его там, где начальство.

– А где?
– спросил Павлик, уже с порога.

– В Совете начальство! Пошли отсюда!

– Вот ехидна!
– сказал Павлик, когда, словно нехотя, затворилась тяжелая дверь.
– Я знаю, где Совет.

– И я знаю. Бежим, а?

И они побежали.

Рагозин уже привык, что перед ним возникали самые невероятные посетители, но все-таки никак не ожидал увидеть у себя в кабинете детей. Он был уверен, что они пришли по ошибке, и повеселел, разглядывая их раскрасневшиеся лица с открытыми ртами. Он встал и смотрел на мальчиков молча, с улыбкой пощипывая ус.

– Вы - товарищ Рагозин?
– спросил как можно тише Павлик.

– Ну, допустим.

– Нет, вы скажите, правда, потому что вон в той комнате нам сказали, что вы в этой комнате.

– Я и правда в этой комнате. Вы что, своим глазам не верите?

– А вы - товарищ Рагозин?

– А разве я не похож?

– Мы не знаем, - сказал Витя, - потому что мы вас не видели.

– Ну, а теперь-то видите? Похож я на Рагозина?

Павлик смерил его с головы до ног не допускающим шуток взором и признал убежденно: