– Схема рекомбинации предусматривает эту фазу, - говорила женщина. Этот голос был ему знаком.

– Какое мне дело до ваших фаз! Это мой пациент.

Кори открыл глаза. Около кровати стоял Тельп. Больше никого не было.

– Он проснулся. Займитесь им. Я вернусь попозже.

Корн взглянул на дверь, но там не было никого. Тельп смотрел ему в глаза.

– Не так уж приятно видеть во сне кошмары? Но это пройдет! Потом у тебя будут нормальные сны, которых ты не будешь помнить.

– А она... почему она вышла?

– Кто? Кома? Вернется. Теперь ты будешь под ее опекой. Она следит за твоей адаптацией.

– Она психолог?

– И психолог тоже. Ну, что ж, я ухожу. Я пришел, потому что у тебя подскочило давление, участился пульс, и я решил узнать, что случилось...

– Знаешь что, с меня довольно, - сказал Корн.

– Не понимаю.

– Я сыт по горло этой изоляцией. Я чувствую себя здоровым, совершенно здоровым, хочу видеть родных, знакомых. Я хочу выйти.

– Скоро выйдешь.

– Уже слышал.

– А что ты хочешь услышать еще?

– Когда же я выйду?

Тельп внимательно взглянул на него.

– Пройдешь курс адаптации. Это отнимет дня два, три. Потом выйдешь и остальное будешь решать сам. Но эти несколько дней тебе придется побыть здесь. Ты взрослый человек, Корн.

Около двери Тельп еще раз обернулся, взглянул на Корна и сказал:

– Тебе тридцать один год. У тебя еще все впереди. Помни об этом.

Он ушел, а Корн смотрел в потолок, который тлел и переливался в темноте еле видимым голубоватым светом, и размышлял о том, что же хотел ему сказать близорукий врач с широким лбом. Потом потолок погас, и Корн остался в темноте.

Он открыл глаза, когда почувствовал прикосновение ко лбу у самых волос. В комнате опять было светло. На стуле около кровати сидела девушка и смотрела на него.

"Портрет, - подумал он.
– Она словно сошла с картины старых мастеров".

– Кома?
– спросил он.

– Да. Вот и я.

– Знаю, ты психолог. Ты отвечаешь за мою адаптацию?

– Можно сказать и так. Но весь курс адаптации - попросту беседа, - она говорила спокойно, четко, как хороший лектор.

– И с чего же ты собираешься начать?

– Безразлично. Ведь ты когда-то увлекался астрономией?

– Да, еще в школе, перед выпускными экзаменами. Откуда ты знаешь?

– Ты должен привыкнуть к тому, что я знаю о тебе очень многое, и не удивляться. Договорились?

– Да. Итак, я занимался астрономией еще до того, как поступил на физическое отделение.

– Я обрадовалась, когда узнала об этом. С теми, кто по ночам смотрел в небо, мне легче разговаривать: они как бы вне времени. Это остается на всю жизнь.

– Не понимаю.

– Понимаешь, только, может, еще не знаешь об этом. Вспомни.

Он хотел сказать, что не знает, о чем же ему надо вспоминать, но внезапно ощутил вечерний ветер, веющий с опаленной солнцем пустыни, и вспомнил небо, и а котором горели яркие вечерние звезды. Это было давно, лет десять - двенадцать назад. Разбитая дорога, низкие глинобитные домишки, блеяние коз, а потом равнина и какие-то развалины - оттуда он смотрел в небо.

– Звезды над пустыней кажутся ближе, - говорил старик-азиат, - и поэтому здесь построили обсерваторию. По ночам смотрели в небо, а утром, когда восходило солнце, спускались вниз, в подземелье, на отдых. Вот уже тысяча лет, как они ушли, но если б они жили сегодня, все было бы точно так же.

– Ты знала об этой обсерватории?
– спросил Корн.

– Да. Но тогда ты был еще слишком молод, и все казалось тебе неизменным, или, скорее, очень медленно изменяющимся. Так бывает всегда, пока ты молод. Если мы замечаем, что все изменяется, - значит, мы стареем. С годами дни становятся короче, лето сливается с зимой и следующим летом, а осени и весны мы почти не замечаем.

– Зачем ты мне об этом говоришь?

– Потому что время - твоя проблема.

– Проблема?

– Да.

Он не понял. Внимательно посмотрел на девушку, увидел ее неподвижные темные глаза и волосы, гладкие и собранные на затылке в пучок, и спросил:

– Сколько тебе лет?

– Мне? Разве это важно?

– Думаю, что да. Ты разговариваешь со мной, как старшая сестра, вводящая мальчика в жизнь, а я подозреваю, что ты еще играла в песочек, когда я сдавал выпускные экзамены.

– Я никогда не играла в песочек, - Кома сказала это спокойно, и все-таки ему почудилось, что он ее обидел.