– К вам можно?

Этот вопрос привел Рюба в замешательство; Данцигер увидел, как его бывший подчиненный быстро заморгал.

– Ну конечно же, конечно! Входите!

Данцигер неторопливо шагнул за порог.

– О нет, - сказал он, - никаких «конечно же». Я больше не вправе являться сюда без приглашения. Вы ведь вышвырнули меня, не так ли?
– И спокойно добавил: - Как поживаете, Рюб?

– Прекрасно, доктор Данцигер. А вы неплохо выглядите.

– Вот уж нет. Я был стар, когда вы видели меня в последний раз, а сейчас стал еще старше.
– Он осторожно оглядел комнатушку.
– Здесь все так же, ничто не изменилось.

– Да нет, изменилось, и еще как. Доктор Данцигер, мы могли бы пойти куда-нибудь пообедать? Было бы куда приятнее разговаривать...

– Нет, Рюб. Преломить с вами хлеб я еще не готов. Мне пока не удается разобраться в своих чувствах.

– Вот как?..

Лицо Рюба выражало явное замешательство. Он и хотел бы проявить вежливость, пригласить гостя сесть, сойти с этой мертвой точки, да никак не мог набраться смелости.

– Разумеется. Ваш звонок смутил меня. Услышав ваш голос, я все пытался понять, ненавижу ли я вас. Может быть, мне стоило раз и навсегда отказаться видеться с вами? Или прийти сюда и насмотреться досыта, давая волю ненависти, питая ее... и думая о мести. Или о возмездии?
– Данцигер усмехнулся.
– Мне больше нравится именно это слово, а вам? И покуда мы разговаривали, я подумал, что, быть может, то, что я испытываю по отношению к вам - не ненависть, а сильнейшая неприязнь. Такая непрощающая, что я не смогу видеть вас. Или, даже если сумею сдержать ее, все равно буду не в силах на вас смотреть. Вы все говорили, говорили и казались счастливым от того, что снова слышите мой голос, а я гадал - неужели время и впрямь все лечит, оставляя вечные, но зажившие шрамы? Боль в конце концов ушла, так что я мог бы... что? Стерпеть ваше присутствие? Прийти сюда и посмотреть на вас с одной только простой неприязнью? С любопытством, презрительно скривив губы?
– Вежливая улыбка держалась на лице Рюба, и в ней - каким-то чудом ему это удалось - даже не чувствовалось напряжения.
– А может быть, ни то, ни другое, ни третье. Я спросил себя: возможно, вспоминая сейчас о Рюбе Прайене, я лишь мысленно пожимаю плечами? Мол, все это было так давно, что какого дьявола вспоминать?

– И что же вы решили?
– Рюб наконец указал на дубовый стул с прямой спинкой.
– Присаживайтесь, доктор.

– Нет, я хочу подняться наверх и осмотреться. Хочу снова увидеть Проект. Вот поэтому-то я и пришел. И поэтому, Рюб, решил остановиться на снисходительном любопытстве. На том, что буду разглядывать вас, слегка забавляясь. Именно это я и делаю сейчас, если вы еще не заметили. Оглядываю вас с головы до ног, слегка потешаясь над вашей самонадеянностью. Пытаюсь понять, как это, черт возьми, у вас могло хватить наглости заговорить со мной, пусть даже по телефону. Не говоря уж о том, чтобы пригласить меня на обед! Итак, Рюб, говоря спокойно, снисходительно забавляясь вашей самонадеянностью, - какого дьявола вам от меня нужно?

– Помощи. И, если только это возможно... начать восстанавливать дружеские чувства, которые по крайней мере я к вам испытываю.

– А знаете, это и впрямь забавно. Экая наглость! Проклятая ваша наглость! Итак, еще раз - что вам от меня нужно?

Мгновение Рюб стоял, глядя на Данцигера; в его глазах светилось удовольствие. Затем, явно повинуясь порыву, он протянул руку:

– Начать все сначала.

Данцигер стоял, недоверчиво покачивая головой. Он все еще качал головой, когда на его губах появилась неохотная усмешка.

– Экая наглость!
– повторил он, однако руку Рюба принял.
– Пойдемте.
– Он повернулся ко встроенной заподлицо со стеной двери, которая находилась напротив входной.
– Давайте поднимемся наверх.

Рюб двинулся вперед, распахнул дверь и придержал ее для Данцигера. Тот переступил порог и остановился, с любопытством озираясь в тесном, с бетонным полом закутке перед закрытыми шахтами лифтов. Ухмыляясь, Рюб вошел следом, и Данцигер сказал:

– Подлый вы негодяй! Сколько я ни размышлял, а этого не предвидел, - кажется, у меня все еще сохранились остатки некой старческой симпатии к вашей персоне. Кто бы мог подумать!

Он нажал на кнопку лифта, и дверцы плавно разошлись.

На верхнем, шестом этаже они двинулись вперед по выложенному пластиковой плиткой коридору. Высокий старик все озирался, в его глазах светился острый интерес. Он снял шляпу и нес ее в руках; его веснушчатую лысину венчиком окаймляли крашеные черные волосы. Здесь все было как в любом учреждении: нарисованные по трафарету стрелки на стенах коридоров указывали направление и номера комнат, кое-где у закрытых дверей висели черно-белые пластиковые таблички с фамилиями. Данцигер указал на одну, где было написано: «К.Вич».

– Кэтрин Вич, - сказал он, - Кэти. Славная девочка...
– Он остановился.

– Загляну к ней на минутку, поздороваюсь.

– Боюсь, доктор, ее сегодня нет.

Они пошли дальше, и снова Данцигер остановился - на сей раз у двери, на которой не было никаких надписей.

– Кажется, это дверь на мостки. Я хочу пройтись по ним, Рюб, взглянуть на «Большую арену».

– Но...

Данцигер упрямо покачал головой - с той властностью, которая и прежде была присуща ему.

– Рюб, я хочу видеть. Это не займет много времени...

– Я хотел сказать, доктор Данцигер, что не прихватил сегодня ключи.

Мгновение Данцигер молча смотрел на Рюба; затем они двинулись дальше, завернули за угол и остановились у дверей конференц-зала. Данцигер и не подумал открывать дверь, и тогда Рюб, потянувшись из-за его спины к дверной ручке, повернул ее и жестом пригласил Данцигера войти. Еще мгновение Данцигер не двигался, оглядывая длинную комнату, наконец он вошел и спросил:

– Рюб, куда делись все остальные?

– Э-э...
– Рюб шагнул вслед за ним и прикрыл дверь, - сегодня же выходной, доктор. Так что они, наверное, дома. Отсыпаются, читают газеты и все такое прочее.