– Я, пожалуй, лучше останусь.

– Черт возьми, разве вам не известно, что, готовясь к беде, вы скорее всего ее накличете? Неужели не знаете по собственному опыту? Ли знает. Ли, пусть она это бросит.

– Иди, Руби, - сказал Гудвин.
– Ступай домой, ложись спать.

– Я, пожалуй, лучше останусь.

Хорес стоял возле них. Женщина сидела, задумчиво склонив голову, совершенно неподвижно. Гудвин откинулся к стене, скрестив руки на груди, его загорелые кисти скрывались под рукавами выцветшей рубашки.

– Вот теперь вы мужчина, - сказал Хорес.
– Не так ли? Жаль, присяжные не видели, как вы, запертый в бетонной камере, пугаете женщин и детей жуткими рассказами для пятиклассников. Они сразу бы поняли, что у вас не хватит духу убить кого-то.

– Шли бы лучше домой сами, - сказал Гудвин.
– Мы можем поспать здесь, только вот шумно очень.

– Нет, для нас это будет слишком разумно, - сказал Хорес. Он вышел из камеры. Надзиратель отпер дверь и выпустил его на улицу. Через десять минут Хорес вернулся со свертком. Гудвин не шевельнулся. Женщина смотрела, как Бенбоу разворачивает сверток. Там оказались бутылка молока, коробка конфет и коробка сигар. Хорес поднес ее Гудвину, потом взял сигару сам.

– Молочная бутылочка у вас с собой? Женщина достала бутылочку из узла под койкой.

– Там еще немного осталось, - сказала она. Долила ее из принесенной бутылки. Хорес поднес огня Гудвину и закурил сам. Когда поднял взгляд, бутылочки уже не было.

– Еще рано кормить?
– спросил он.

– Я грею молоко, - ответила женщина.

– А-а, - протянул Хорес. И привалился вместе со стулом к стене напротив койки.

– На постели есть место, - сказала женщина.
– Там помягче.

– Не настолько, чтобы стоило пересаживаться, - ответил Хорес.

– Слушайте, - вмешался Гудвин.
– Идите-ка домой. Это все бесполезно.

– Нам предстоит небольшая работа, - сказал Хорес.
– Завтра утром прокурор начнет допрашивать ее снова. Это у него единственная надежда: каким-то образом признать ее показания недействительными. Попробуйте вздремнуть, пока мы репетируем.

– Ладно, - согласился Гудвин.

Хорес принялся натаскивать женщину, расхаживающую взад-вперед по тесной камере. Гудвин докурил сигару и вновь сидел неподвижно, скрестив руки и свесив голову. Часы на площади пробили девять, потом десять. Ребенок захныкал и заворочался. Женщина остановилась, перепеленала его, достала из-под платья бутылочку и покормила. Потом осторожно подалась вперед и заглянула в лицо Гудвину.

– Заснул, - прошептала она.

– Может, уложим его?
– шепотом спросил Хорес.

– Не надо. Пусть сидит.

Бесшумно двигаясь, она положила ребенка на койку и села на другой ее край. Хорес придвинул стул поближе к ней. Говорили они шепотом.

Часы пробили одиннадцать. Хорес продолжал натаскивать женщину, снова и снова возвращаясь к воображаемой сцене. Наконец сказал:

– Пожалуй, все. Теперь запомните? Если он спросит что-то такое, на что сразу не сможете ответить, просто промолчите. Об остальном позабочусь я. Запомните?

– Да, - прошептала женщина.

Хорес протянул руку, взял с койки коробку конфет и открыл, вощеная бумага тихо зашуршала. Женщина взяла конфету. Гудвин не шевелился. Женщина взглянула на него, потом на узкую прорезь окна.

– Перестаньте, - прошептал Хорес.
– Через такое окошко он не достанет его даже шляпной булавкой, тем более пулей. Понимаете?

– Да, - ответила женщина, держа конфету в руке.
– Я знаю, о чем вы думаете, - прошептала она, не глядя на него.

– О чем же?

– Вы пришли в тот дом, а меня там нет. Я знаю, о чем вы думаете.

Хорес глянул на нее. Женщина смотрела в сторону.

– Вчера вы сказали, что пора уже с вами расплатиться. Какое-то время Хорес не сводил с нее взгляда.

– Вот оно что, - сказал он.
– О темпера! О морес! {О времена! О нравы! (лат.)} О черт! Неужели вы, безмозглые млекопитающие, убеждены, что мужчина, любой мужчина... Вы думали, я добиваюсь этого? Думаете, если б добивался, то ждал бы так долго?

Женщина бросила на него быстрый взгляд.

– Если б не ждали, то ничего бы не добились.

– Что? А-а. Понятно. А сегодня вечером?

– Я решила, что вы...

– Значит, теперь пошли бы на это?

Женщина взглянула на Гудвина. Тот слегка похрапывал.

– Нет-нет, не прямо сейчас. Но расплатитесь немедленно, по требованию?

– Я решила, что вы ждете такой расплаты. Ведь я же сказала, что у нас нет... Если этого мало, я вас не виню.

– Речь не о том. Сами знаете, что не о том. Неужели вы не можете представить, что человек готов делать что-то лишь потому, что считает это справедливым, необходимым для гармонии вещей?