Шрифт:
И дальше припев:
Сколько сыновей нежныхСпит в твоих полях снежных,Вечно спит в полях снежных…Ты помнишь их, земля?Боль моя и мой праздник,Сколько нас таких разныхПоднято твоим светом,Родина моя.Композитор насторожился насчет сыновей нежных в полях, но потом остыл.
Третий куплет звучал, как сейчас видно, двусмысленно:
С годами к нам приходят вновь простые истины.Мы их несем в душе своей во все края.Тобою мы живем, с тобою вместе выстоим,С тобой всегда мы будем, родина моя.Во все края – в Тель-Авив, в Нью-Йорк, далее везде. Так, что ли?
Короче, композитор сочинил к этому тексту бессмертную музыку, и мы отправили песню на анонимный конкурс. Ну, эпизод, и ладно. Но вдруг выяснилось, что мы выиграли всеукраинский конкурс! Когда было подведение итогов, нашу песню исполнили в Кремлевском дворце, как бы подарок России – от Украины. Все было так по-взрослому! В Афганистан ездил оркестр Одесского военного округа, среди прочего теноры исполняли и мой шедевр, как оргазм имитируя высокие чувства, и на словах «Сколько сыновей нежных» пацаны в Афгане плакали. Да и мелодия была хорошая.
Эту песню потом долго крутили по радио. Я получал от ВААП какие-то отчисления с этой песни, рублей двадцать в месяц – пока не уехал в Америку…
/Эту историю рассказчик вспомнил, когда узнал, что его новые соотечественники – американцы вошли в Афган. Был новый challenge, что пусть бы и эти новые иностранные пацаны поплакали над пронзительными строками. И руки, короче, потянулись к перу, перо к бумаге, он задумался и сел переводить свою лирику на английский…
И мы еще посмотрим, чем это все кончится./
Потом мой напарник, композитор, говорит: – Надо ко Дню Победы марш написать. Ну, я сел и написал:
Сколько верст мы с тобой прошагалиПод бомбежкой, огнем и дождем,Самых лучших друзей мы теряли.Только верили в то, что дойдем,ПРИПЕВ:
В час, когда горело небо и земляИ когда последний бой никто не ведалТы с нами был всегда,Ты нас в окопах поднималИ ты нас вел вперед,Марш Победы, Марш Победы, Марш Победыи т. д.
Продали мы и эту песню.
Я уже отец семейства, на четвертый десяток перевалил, обременен заботами, какая там поэзия, не до нее… Но приходит мой композитор, ноет: вот денег нет, но зато есть заказ от Минкультуры, жалко упускать.
– Ну, что там на этот раз? – спрашивал я недовольно, но денег хотелось.
Новый заказ был про первую школьную любовь.
– Да какая школьная любовь? Я женат уже второй раз…
– Ну я тебя прошу! Там все схвачено, ребята ждут!
И я ничтоже сумняшеся пишу:
На палубе на рассветеТанцует с девчонкой ветер,Плывет на исходе летаМаленький пароход.Знаю, запомним этоЛюбви нашей первое лето,Щемящий напев кларнетаИ школьный последний год.Он с этим листком пошел по инстанциям… А хлопец-референт, который говорит только на мове, наезжает:
– Ганьба! Це ж серйозний поет, вш про Батыавщину писав! А тут я не розумш… З ким д1вчина танцюе? Д1вчина може танцювати з другою д1вчиною або з хлопцем, а тут вгтер – що за херня?
Композитор прибегает ко мне с этим:
– Бля, сделай что-нибудь! А то мы пролетаем с этим школьным вальсом!
– Ща я тебе напишу, только чтобы ты отъебался.
– Я знал, что ты настоящий талант! Это ж другое дело! Тут и лирика, и пафос, и педофилия – вообще все есть, очень многослойное произведение.
Последний всплеск, последний отголосок моего поэтического творчества был такой.
Как-то в Москве в бане, ну, там свой коллектив сложился, и один завсегдатай, Коля, позвал нас на концерт.
– А что, шансон будет?
– С чего вдруг шансон?
– Ну а что вы, бандиты, слушаете?
– Да пошли вы на хуй! Бандит… Я композитор, я консерваторию окончил! (Тут он приврал, на самом деле – Гнесинское.) Я музыку пишу! Просто когда началась вся эта хуйня и не на что стало жить, занялся бизнесом…